Васса Родионовна, махнув рукой, продолжала:

— Все наши генералы, кои возле Колчака, мне, прямо должна сказать, не по душе.

Разговаривая, Васса Родионовна разложила по тарелкам куски тушенных в сметане рябчиков. Кошечкин сиросил дочь:

— Зинаида, покинув Новониколаевск, заезжала к тебе?

— Осчастливила. Зинка хоть и сестра мне, но безо всякого женского характера. Во всем за штаны муженька держится, как дитя несмышленое. А это до добра не доведет.

— Что правильно, то правильно. Не твой у нее характер. Сами когда тронетесь?

— Как только вагоны с вещами отправим. Но не раньше как через неделю.

— Как же вагоны достали?

— Чешский начальник Сыровый помог, ну, конечно, не за спасибо.

— Сколько вагонов?

— Два целиком нашим добром загрузили, а вещи, кои в них не вошли, по разным вагонам в чешском эшелоне рассовали.

— С тобой, Васса, можно жить как в раю.

— А иначе нельзя, батюшка. Сами все наживали, вот и жалко бросать. Дом-то какой оставляем.

— Может, воротимся?

— Только во сне, батюшка. Только во сне. У большевиков хватка — дельнее купеческой. Помог бы господь вагоны отправить.

— Могу обрадовать, женушка. Ушли седни раненько поутру наши вагоны.

Васса Родионовна от неожиданно услышанной от мужа новости выронила из руки вилку. Не сводя глаз с мужа, перекрестилась.

— Подойди ко мне, Вовочка, я тебя расцелую.

Красногоров подошел к жене. Они расцеловались.

— Что же ты про такую новость так долго молчал?

— Я давно хотел сказать, но ты велела подождать.

— Верно. Не почувствовала, что дельное скажешь. Ну, садись, а то жаркое простынет.

Красногоров, довольный, сел на свое место и, налив в рюмку водки, выпил.

— Да верно ли, что ушли вагоны? Уж больно большая радость. Обидно, если…

— Успокойся, женушка. Своими глазами видел, как эшелон с ними ушел.

Васса Родионовна, улыбаясь, перекрестилась вторично.

— Может, еще что скажешь?

— Если дозволишь. Знаешь, Колчак на днях затребовал с фронта Третий Особый полк.

— Помню, говорил про это.

— Так вот, командира этого полка он назначил комендантом станции.

— Вот и хорошо. Тот комендант был хапуга, без совести.

— Новый комендант вчера такой ход сделал. Отнял у чехов шестьдесят теплушек.

— Как так?

— Очень просто, женушка. Приказал солдатам оглядеть в чешских эшелонах все вагоны и, если не заполнены людьми по-должному числу, уплотнять их населенность. Вот солдаты и выглядели шесть десятков вагонов.

— А чехи что?

— Ничего. У коменданта-то под рукой полк. Да разве это все. Он у поезда самого Жанена отнял второй запасный паровоз.

— Шутишь?

— Ей-богу. Француз, конечно, к Колчаку кинулся. А тот встал на сторону коменданта.

— Давно надо было Колчаку на союзников не оглядываться. Хорошо, что наши вагончики вовремя ушли.

— Как фамилия коменданта? — спросил зятя Кошечкин.

— Несмелов.

— Из себя ростом высокий, без левой руки?

— Такой обликом. Знакомы с ним, батюшка?

— В пути мельком встретился.

— Видать, дельный мужик.

— Сурьезный офицер и на решения быстрый.

Кошечкин промолчал, при каких обстоятельствах произошла его встреча с Несмеловым и не заикнулся об убийстве им Лабинского.

— Встреча моя с ним была недолгой, но зато памятной. Случилось это, Анастасия Владимировна, в тот же день, как мне удалось свидеться с Вадимом Сергеевичем.

И Кошечкин снова ничего не сказал Настеньке Кокшаровой о судьбе ее отца, посчитав, что говорить об этом не имеет права, ибо знал, что весть может совсем сломить девушку.

— Познакомился я с Несмеловым вчера. А сегодня утром пригласил его к нам наведаться. Он тоже живопись любит. Вот пусть и поглядит на наши картины.

— Но лучшие-то, Вовочка, уже отправлены.

— А разве оставшиеся плохи? Они, пожалуй, по цене самые дорогие, потому и повезу с собой. Сегодня вечером у нас Сыровый с Пепеляевым обещался быть.

— Вот и хорошо.

Васса Родионовна, проводив после обеда родителей и сестру в дорогу, расстроилась и решила пройтись по городу, подышать свежим воздухом. Но прогулка не удалась и была короткой из-за начавшейся метели. Декабрь стоял капризный, с погодными перепадами: то с оттепелями и обильными снегопадами, то с ветреными жгучими морозами.