– В нашем доме это не принято, – вежливо, но твердо ответила она.

Оставшись один в большой гостиной – сколько комнат в этой огромной квартире, он себе даже представить не мог, – он стал рассматривать висевшие на стенах портреты и фотографии, некоторые из них были старше его самого. Когда вернулась хозяйка с подносом, он, несмотря на ее возражения, помог ей расставить все на столе и, показав на одну из фотографий, спросил:

– Вы с мужем познакомились во время войны?

– Да! Я сама из деревни и еще девчонкой пошла добровольцем на фронт. Я была санитаркой и вытаскивала Жору с поля боя, когда его в ногу ранило, только тут и меня саму ранило, причем тоже в ногу. Вот так мы с ним в один госпиталь и попали. И оба остались без ноги! – усмехнулась она. – Только у него ампутировали правую, а у меня – левую. Конечно, сейчас наши ноги, – она опять усмехнулась, – можно было бы спасти, но тогда, в полевых условиях!.. – Она развела руками. – Вот так мы, два инвалида, и поженились. Приехали в Москву – он родом отсюда, – а потом учились, работали, опять учились… Впрочем, это уже неинтересно. Так, что же натворил этот негодяй? Сначала Дмитрий приходил и о нем расспрашивал, теперь вы.

– Можно я не буду ничего вам объяснять, – попросил Стас. – Просто расскажите мне о нем.

– Боитесь, что я разволнуюсь и мне плохо станет? – напрямую спросила она.

– И этого тоже, – уклончиво ответил Крячко.

– Не бойтесь! Я же из старого поколения, корни у меня крепкие! Да и не могу я себе позволить умереть, потому что девочки без меня пропадут. Ну как они смогут содержать эту квартиру – мы же практически живем на мою пенсию, а она у меня очень немаленькая! И случись что со мной, им придется ее продавать, а вокруг нее столько стервятников кружит! Сколько раз с самыми выгодными предложениями ко мне подъезжали, обещали и документы сами оформить, и за свой счет ремонт в новой квартире сделать, какой мы пожелаем, и перевезти. А я не хочу, чтобы в нашей с Жорой квартире чужие люди жили! Пусть здесь все, как при нем, остается! – Она перевела дыхание, отпила чай из тончайшей фарфоровой чашки и сказала: – Но, извините, я отвлеклась. Итак, что собой представляет этот мерзавец? Да мерзавец и есть! Он задурил нашей дочке голову, и она влюбилась в него без памяти. Естественно, мы были против! И не потому, что он из глухой провинции. Я сама, как уже говорила, деревенская, а Жора, между прочим, из рабочих. Просто не верили мы в его искренность. Кончилось тем, что я категорически запретила дочери с ним встречаться. Тут-то у Олюшки и случился приступ.

– Ваш бывший водитель мне сказал, что у нее был врожденный порок сердца, – тихонько заметил Стас.

– Да, – сказала она и, повернувшись, посмотрела на один из портретов.

Проследив за ее взглядом, Крячко увидел, что она смотрит на большой фотопортрет молодой симпатичной женщины, которая открыто и радостно смотрела в объектив и счастливо улыбалась.

– Как вы понимаете, после этого мы уже не возражали, – продолжила она. – Надо отдать должное этому мерзавцу, он себя вел безукоризненно. Он сделал все, чтобы Олюшка была счастлива, и она была счастлива! Так продолжалось несколько лет, а потом эта беременность! Я знаю! Я уверена, что это именно он уговорил ее завести ребенка! Он хотел привязать ее к себе так, чтобы она от него уже никуда не делась! А вместе с ней и мой муж! – Екатерина Константиновна, отвернувшись, замолчала, но, собравшись с силами, продолжила: – Я стояла перед ней на коленях и умоляла сделать аборт! Я объясняла, что ей смертельно опасно рожать! Я заклинала ее всеми святыми, но мы оказались бессильны! Я требовала от этого негодяя, чтобы он на нее повлиял, и он обещал! Но ничего не сделал!

– Успокойтесь, пожалуйста, – мягко попросил ее Стас. – Не надо волноваться! Не надо вспоминать прошлое. Я уже знаю, что ваша дочь умерла родами, и вы взяли малышку к себе, дав ей свою фамилию.

– Да, но, к сожалению, в свидетельстве о рождении отцом записан этот негодяй! Но я ему сказала, чтобы ноги его больше в этом доме не было! И вы знаете, – усмехнулась она, – он не сделал ни единой попытки посмотреть на дочь и встретиться в ней.

– Может быть, он боялся вас? – предположил Крячко.

– Бросьте! Если отец захочет увидеть своего ребенка, его не остановит ничто и никто! – поморщилась она. – Он объяснил Жоре, что не может видеть дочку, потому что она явилась причиной смерти его горячо любимой жены. И муж ему поверил, но не я! Господи! Какое счастье, что внучка пошла в мать, а не в него!

– Екатерина Константиновна, но почему ваш муж и потом продолжал продвигать Старкова?

– Видите ли, – она грустно улыбнулась. – У нас был сын, тоже Георгий. Он с детства увлекался естественными науками, и Жора надеялся, что он пойдет по его стопам, но… – Она подняла глаза на Стаса и, увидев, как он с тревогой смотрит на нее, успокоила: – Не бойтесь за меня! Эта рана уже зажила. Хотя… Что может быть неизбывней горя матери от потери своего ребенка? В общем, он умер от столбняка у нас на руках, а это, поверьте мне, страшная смерть!

– Как я понял, ваш муж видел в Старкове своего в некотором роде наследника и преемника, – покивал ей Крячко.

– Да, – подтвердила она и горестно воскликнула: – Как же он в нем ошибался! А ведь я его предупреждала! Уж как я его уговаривала оставить институт на Сережу! Он же гений!

– Это вы о Замятине? – догадался Крячко.

– Ну да! И вы знаете, он не всегда был таким… забитым, что ли. Он же при Жоре просто летал! А уж идей у него было! Он ими просто фонтанировал! Это его сволочная жена и Старков из него все соки выпили! В тень какую-то превратили! Он заезжает к нам иногда, так мне очень больно на него смотреть. Просто до слез!

Она достала из рукава белоснежный платочек и приложила его к глазам, а Стас, желая сменить тему, спросил:

– А Юля – дочь вашей внучки? И, поскольку она Широкова, то…

– Юля наша с Жорой дочь! – твердо заявила она. – Она Георгиевна!

– Но на самом деле… – осторожно спросил Стас.

– Да! – не выдержав, почти крикнула она. – Этот мерзавец сломал жизнь не только своей жене, но и своей дочери!

– Судя по внешности Юли, ее отец был иностранцем? – очень-очень аккуратно допытывался Крячко.

– Он был японцем – Жора же не только был директором института, но и преподавал, вот Яша, как мы его звали на русский манер, и стажировался у него. Они с Олюшкой очень любили друг друга. Я знаю! – твердо сказала она, глядя прямо в глаза Стасу. – Я жизнь прожила и вижу, когда у людей все честно, а когда кто-нибудь из них врет и притворяется. Так вот, у них все было честно! Олюшка светилась от счастья! Она вообще тогда была очень светлым и открытым человеком. Мы с Юрой все видели и все понимали. Да, это страшно – остаться на старости лет вдвоем, – но ее счастье было для нас важнее собственного. Олюшка с Яшей решили пожениться и уехать в Японию. Мы не возражали. Но когда об этом узнал этот мерзавец!..