Откинувшись на спинку стула, она закрыла глаза и приложила руку к груди.

– Я вас прошу! Екатерина Константиновна! Не надо! Я уже все понял! – уговаривал ее Крячко.

– Ну уж нет! Я выскажусь! – гневно заявила она. – Он пришел сюда впервые с момента похорон Олюшки! Он буквально бился в истерике! Он только что по полу не катался! Он убеждал Жору, что брак Оли с иностранцем и ее отъезд за границу невозможен! Что это поставит крест на научной карьере Жоры и его собственной! Как будто у него могла быть собственная, – выделила она, – научная карьера, а не Жора пропихивал его везде, где только возможно! И вы знаете, этот подонок нашел-таки аргумент! – воскликнула она. – Он сказал, что Жора, конечно, может перейти только на преподавательскую работу, потому что директором закрытого института его уже, естественно, не оставят, он сам тоже найдет, куда устроиться, но вот что будет с институтом, которому Жора всю свою жизнь посвятил? Не назначат ли туда какого-нибудь проходимца, который развалит все до основания?

– Да, Старков знал, куда бить! – зло сказал Крячко.

– Этот мерзавец не умен, но очень хитер и расчетлив, – согласилась с ним Екатерина Константиновна. – Жора ему тогда ничего не сказал, и он ушел.

– А Ольга все это слышала, – понял Стас.

– Да, она не вышла к так называемому отцу, чтобы даже поздороваться с ним, но в своей комнате слышала все. Понимаете, она боготворила и до сих пор боготворит своего деда, и даже возможность того, что у него могут быть из-за нее какие-то неприятности, приводила ее в ужас. И когда она к нам вышла, то твердо заявила, что замуж за Яшу не выйдет и никуда от нас не уедет. Вот так они и расстались! Он вскоре уехал, а потом выяснилось, что Олюшка беременна. Об аборте и речи быть не могло!

– А что сделал Старков, узнав, что станет дедом? – поинтересовался Крячко.

– Посмотрите! – вместо ответа Екатерина Константиновна показала ему на стоявшую на рояле большую вазу.

Стас подошел и, приглядевшись, увидел, что она была аккуратно склеена из осколков, так что издалека даже видно не было, что когда-то она была разбита.

– Как я понимаю, она полетела в него? – рассмеялся он.

– Неправильно понимаете! – усмехнулась она. – Я ее разбила о его голову, как только он заикнулся о том, что…

– Ребенок от иностранца, тем более столь характерной внешности, обязательно унаследует хотя бы некоторые его черты и так далее, и лучше сделать аборт, – предположил Стас.

– Вот теперь угадали! – кивнула она с самым довольным видом. – А потом палкой до самых дверей гнала и по лестнице спустила! Жора тоже иногда с палочкой ходил, когда нога болела, вот она и мне пригодилась! – Но она тут же погрустнела: – Только Олюшка после этого сникла, потухла как-то! Мы с Жорой малышку, когда родилась, на себя записали – хоть и знали все, что к чему, но приличия были соблюдены, все-таки не безотцовщина. Да и пенсия сейчас у нее за потерю кормильца большая идет, Жора это еще тогда предусмотрел, но мы ее не тратим – малышке же еще учиться надо, а в наше время!.. – Она горестно махнула рукой. – Вот теперь и вы знаете Олюшкину тайну.

– А первым, как я понял, был Васильев? – спросил он, и она кивнула. – Екатерина Константиновна, я видел в «Бониксе» на Доске почета фотографию Ольги – она же очень симпатичная женщина! Что же она свою судьбу не устроит?

– Да как потухла она тогда после расставания с Яшей, так и все! – вздохнула она. – Махнула на себя рукой и не верит, что еще может свое счастье встретить. А ведь сколько молодых людей за ней пытались ухаживать!

– Или в родню к академику Широкову набиться, – предположил Крячко.

– Как раз нет! – возразила она. – Из очень приличных семей люди были, ничуть не хуже нашей.

– А из «Боникса» после смерти деда она ушла, потому что туда далеко ездить или из-за Старкова? – поинтересовался Стас.

– Знаете, тут все свою роль сыграло: и то и другое. И возраст у Юленьки сейчас такой, что за ней повнимательнее приглядывать надо, а для этого мать поближе к дочери быть должна. Да и на электричке туда-обратно мотаться тоже удовольствие небольшое. И с папашей так называемым ей даже в одном здании находиться противно. Правда, он тоже не жаждет с ней общаться – она ведь в той квартире, что Жора тогда для дочки и этого мерзавца сделал, даже не была ни разу. Ну а уж после того, как мы узнали, во что этот негодяй институт превратил и что вытворяет!.. Вы знаете, Олюшка очень спокойный человек, но тут она бушевала так, что, попадись ей этот мерзавец в тот момент под руку, своими руками удушила бы!

– Кто же вам об этом рассказал?

– Я ведь в институте многих знаю, и не все еще они на пенсии, – усмехнулась она.

– Спасибо вам огромное за рассказ, – сказал, поднимаясь, Крячко.

– Так что же все-таки этот мерзавец натворил? – повторила она свой вопрос.

– У вас очень вкусный чай! – сказал Стас, прощаясь с ней возле двери и целуя ей руку.

– Который вы даже не попробовали, – усмехнулась она. – Значит, действительно во что-то серьезное он влип, раз ни вы, ни Дмитрий мне об этом сказать не хотите. Господи! – воскликнула она. – Ну до каких же пор ты будешь все его подлости терпеть?

Распрощавшись с ней, Крячко сел в свою машину и уже там достал сотовый, который в то время, что он был у Широковой, несколько раз принимался вибрировать у него в кармане. Это оказался Никитин.

– Докладываю! – бодрым голосом начал он. – Чириков Борис Владимирович, на которого зарегистрирован автомобиль, скончался около года назад от отравления паленой водкой, хотя в тяжком пьянстве раньше замечен не был и выпивал от случая к случаю и не в ужасающих количествах. А за месяц до этого он оформил генеральную доверенность на свой автомобиль на имя Скворцовой Марины Михайловны, паспортные данные которой имеются, да вот только пропала она без вести три года назад. Заявление дочери наличествует, прочие документы – тоже, но дело, естественно, закрыто. Мои дальнейшие действия?