– Заниматься своими делами, а когда я придумаю, чем тебя занять, то позвоню, – пообещал Стас и, отключив телефон, подумал: «Если у нас уже в самом начале такие вводные косяком прут, то что же дальше будет?» – и поехал к Гурову.

А Лев Иванович как засел с утра перед компьютером, так от него практически и не отходил, снова и снова просматривая все собранные материалы. Вообще-то некое подобие версии у него уже начало выстраиваться, да вот только говорить о ней друзьям он пока не собирался. Они за многие годы привыкли к тому, что он никогда не ошибается, вот он и не хотел, чтобы этот раз стал первым – уж слишком завиральная это была идея, но право на существование все же имела. Звонок в дверь отвлек его от размышлений, и он впустил Стаса, который прямо с порога начал выкладывать ему все, что узнал. И чем дальше Гуров слушал, тем больше убеждался не только в собственной правоте, но и в том, что ни Орлову, ни Крячко ничего говорить не стоит.

– Так что ни с какой стороны Старков нам не подходит, – сделал вывод Стас. – Это такой трус, что никогда в жизни своим положением рисковать не станет!

– Наверное, ты прав, – подумав, согласился с ним Лев Иванович. – Но и на Тихонова мне думать ох как не хочется. А что ты еще узнал?

Самую трагичную новость об убийстве мальчика, самоубийстве Панкратова и, хотелось бы надеяться, временном помешательстве его жены Стас приберег напоследок.

– Ты как хочешь, но если эту мразь – я имею в виду Крылова – не удастся посадить, то я его лично пристрелю! – гневно закончил Крячко.

– Сядешь, – ровным голосом заметил Гуров.

– Зато эта гнида больше по земле ползать не будет! – продолжал бушевать Стас, но взял себя в руки и спросил: – Ну, и что мы дальше делать будем?

– Мне подумать надо, – ответил Лев Иванович.

– Это само собой, – понятливо покивал Крячко. – Ты же у нас мозговой центр. А вот мне чем заняться?

– Ну, придумай что-нибудь, – пожал плечами Гуров. – Да возьми хотя бы этого своего Никитина, и выясните, что это за смерть такая своевременная приключилась с Чириковым и куда могла деться эта… Как ее?

– Скворцова Марина Михайловна, – подсказал Крячко.

– Вот-вот! Она самая! Посуди сам, мужик оформил генеральную доверенность на свою по теперешним временам рухлядь, то есть просто продал. Но много денег получить за нее он не мог, и за месяц их вполне потратить можно. Ну, там, купить что-нибудь. Так что убивать его из-за них через месяц смысла уже не было. Вот я и подумал, а не презентовали ли ему в честь завершения сделки бутылку какой-нибудь эдакой водки, подмешав в нее что-нибудь неудобоваримое. А поскольку пил он от случая к случаю, то он целый месяц и ждал, прежде чем ее открыть. А тут попробовал и помер! Так что надо попытаться выяснить, когда именно он преставился, в компании с кем и все в этом духе. И со Скворцовой то же самое! Откуда ее паспорт взялся? Если его на ее имя выписали уже после ее исчезновения, это один разговор. А вот если он ее родной, то совсем другой. Кто ее последним видел? Не была ли она пьющая – вдруг сама за бутылку продала? Если же действительно продала, то кому? Может, она собутыльникам похвалилась? А вдруг ее грохнули, труп заныкали, а паспорт забрали именно потому, что она на другую женщину похожа? И все в этом духе.

– То есть ты считаешь, что все это было проделано для того, чтобы обеспечить того, кто выходил на связь с предателем, российскими документами и не вызывающим подозрения, легально приобретенным транспортом? – догадался Стас.

– Правильно понимаешь, – подтвердил Гуров. – Вот и надо поговорить с семьей Чирикова, если она у него была, да и с дочерью Скворцовой – тоже, фотографии ее матери посмотреть. Тут любая мелочь важна – фотография-то незнакомой женщины у нас есть и, если она на Скворцову похожа, то это уже информация к размышлению. И Никитина этого своего возьми, пусть действительно профессии учится, если он, как ты сказал, парень башковитый.

– Понял и отправился выполнять, – с готовностью отозвался Крячко.

Он ушел, а Лев Иванович, оставшись один, вернулся к своим размышлениям. Он то садился к компьютеру, чтобы что-нибудь уточнить, то бродил по квартире, не замечая, что порой наталкивается на мебель. Почувствовав голод, он пошел на кухню и на ощупь взял что-то из холодильника и съел, не ощущая вкуса. Вечером к нему приехал Орлов. Потирая покрасневшие глаза, он пожаловался:

– Ну и сволочная же работенка! Легче бревна таскать! – И, достав из кармана склеенную из полосок фотографию, положил ее перед Львом Ивановичем. – Вот, только одну пока успел собрать. Столько мучился, а толку?

Гуров посмотрел на снимок, на котором была уже известная им женщина, входившая в дверь какого-то старинного особняка, и в этот момент понял если не все, то очень многое, но замер, стараясь ничем себя не выдать, а потом, взяв себя в руки, с сожалением сказал:

– Да! Столько усилий, и все напрасно. Да ты, Петр, не расстраивайся! Может, из других мы что-нибудь поймем. А экспертиза тех продуктов, что Анна Григорьевна Стасу передала, что-нибудь показала?

– Ничего! Все абсолютно чистое, и никаких отравляющих веществ там нет, – вздохнул Петр.

Они немного поболтали, Гуров пересказал Орлову то, что услышал от Стаса, и тот уехал. А Лев Иванович принялся обдумывать все свои дальнейшие действия. Теперь, когда он понял, кто и что было по другую сторону баррикад, и занятие Орлова, и работа Крячко теряли всякий смысл. Но Гуров решил, что ничего им сообщать не будет: Петр сейчас занят делом, и ему некогда забивать себе голову мыслями о том, что сейчас творится в Главке, а Стас пусть и сам жирок порастрясет, да и парня настоящему сыщицкому ремеслу научит. А самое главное, они оба не будут болтаться у него под ногами. А вот ему самому предстояло поработать не только головой, но и ногами, потому что некоторые вещи нужно было еще уточнить, и тогда разрозненные фрагменты сложатся в единую картину. О том, что с ней делать, он будет думать уже потом. Заварив себе чай, потому что пить кофе ему категорически запретили, Гуров не стал возвращаться в комнату, а сел прямо на кухне и стал намечать план на следующий день. Распечатав необходимые документы и решив, что предусмотрел абсолютно все, он отправился спать – ему предстояло очень быстро, в авральном темпе, сделать за пятницу очень многое, потому что впереди выходные и работать будет намного сложнее.