Сента вернулась.

— Мы возьмем открытое авто и поедем к морю. Может быть, в Зондербург?

Горячее солнце светило сквозь дымку. Было очень жарко. Макс долго молчал. Потом сказал Сенте:

— Обнимите меня.

Сента прижалась к его плечу, вложила свою руку в рукав пальто и почувствовала теплоту сильной руки.

— Где бы я ни был, я буду помнить эту минуту, — сказал он.

Они поехали дальше в Зондербург. Когда они вошли во двор старого замка, уже спустилась ночь. Взяв из авто подушку и положив ее на низкую каменную ограду, Макс сказал Сенте:

— Сядьте здесь, — и сам сел рядом с ней.

Потом заговорил:

— В течение последних дней мы, собственно говоря, мало разговаривали. Вы сами правильно тогда написали, что слова не имеют значения. Но теперь, когда мне придется вас покинуть, мы должны поговорить друг с другом. Сента, если я казался беспричинно счастливым, это не значило, что в глубине моей души не было глубокого чувства. С самого начала я боялся любить вас. Мне хотелось любить вас только легко и поверхностно. Но потом я убедился, что не в силах. Что-то в вас страстно призывало меня к себе. Впервые в жизни я почувствовал, что мне необходим друг, что мне необходим кто-то. Вы были этим другом. Вы мне всегда нужны. Я не могу без вас жить.

Она решительно ответила:

— О, Макс, я не представляю себе жизни без вас. Даже в течение тех четырех дней, когда вас, не было, только часть моего «я» смеялась, дышала и двигалась, а та часть, которая принадлежит вам, — только она имеет значение — была с вами, в вашем сердце, в вашей душе. Я вечно буду вас так любить.

Макс упал на колени и закрыл руками свое лицо.

— Если мы не сможем сейчас повенчаться, вы подождете, пока я освобожусь, и приедете ко мне куда бы то ни было. Фернанда вам поможет. Я просил ее об этом. Она обещала.

— Мне никто не нужен. Я приеду. Клянусь.

Она прижалась лицом к его щеке и нежно ласкала его трепещущими пальцами, быстро проводя ими по его густым волосам, которые она так любила.

Наступило глубокое молчание. Они сидели, прижавшись друг к другу.

Макс тихо сказал:

— Становится поздно.

Они оба поднялись.

Почти неслышным шепотом он проговорил:

— Здесь, где мы впервые полюбили друг друга…

Под его поцелуем Сента почти потеряла сознание.

Во дворце жизнь менялась ежечасно, почти ежесекундно: люди, разговоры, атмосфера. Уехал Гизль, веселый, сдержанный и совершенно другой. Кончался июль. Макс был где-то в Венгрии, откуда ежедневно телеграфировал Сенте. Его сестра и мать уехали в свое имение Дорнен и оттуда написали Сенте любезное письмо. 24-го Макс приехал на автомобиле. Пробыв в пути трое суток беспрерывно, он выглядел серым от усталости. Он вошел в дом без доклада и быстро поздоровался с Фернандой. Она сейчас же вышла, оставив его с Сентой. Прошло несколько долгих минут. Они молчали. Макс погладил ее волосы, затем сказал:

— Война, и мы не можем повенчаться. Я, кажется, перевернул все силы неба и ада, пробовал все устроить, но есть осложнения. Меня не пускают. — Его усталое лицо подергивалось. — Сядем, как мы когда-то сидели, на старый диван.

Он сел в свой любимый уголок, и Сента лежала в его объятиях. Вернулась Фернанда, неся для Макса сендвичи, бренди и содовую воду.

Она спросила Макса:

— На сколько тебя отпустили?

— До двух часов ночи. — Было уже восемь.

— Пока мы будем обедать, — сказала Фернанда, — ты сможешь принять ванну и переодеться, а потом Сента и ты отдельно пообедаете.

Машинально улыбнувшись, Макс сказал:

— Ты ангел доброты.

Короткими отрывистыми фразами он говорил с Сентой, прижавшись щекой к ее щеке, крепко обняв ее.

— Дарлинг, вы должны поехать домой. Я приехал, чтобы все это устроить. Я, конечно, буду вам писать, где бы я ни был. Я считаю, что война продлится недолго. Как только все кончится, я приеду к вам, и мы повенчаемся в Лондоне. Я хотел бы, чтобы вы, вернувшись в Англию, повидались с одним моим другом. Он живет в Люисхеме. Его зовут отец Дальзель. Скажите ему, что он нас должен повенчать. Дарлинг, есть ли у вас достаточно денег? Я привез с собой столько, сколько мог, немецкими деньгами на случай, если…

— На случай чего? — шепнула Сента.

— Есть слухи, что Германия тоже примет участие в войне. Так ли это — никто не может предугадать. Но вы, дорогая, не должны здесь оставаться. Отчасти из-за этого я приехал. Фернанда знает…

Сента закрыла ему рот рукой. Он сильно волновался. Она прижалась своими холодными губами к нему и сказала:

— Макс, ничто не имеет значения, кроме опасности, угрожающей вам. О, мой дорогой, моя любовь. — Слезы брызнули из ее глаз и залили его лицо. — Макс, если вас убьют, я буду желать себе смерти.