— О нет, почему же может быть война? Нико, неужели ты считаешь ее возможной?

— Помнишь Нину? У нее есть кузен. Его зовут Роди Фолиат. Он занимает большой пост в Министерстве иностранных дел и говорит, что это — давно решенное дело. Мы объявим войну Германии и тогда будем, естественно, в состоянии войны с Австрией. Сента, будь храброй. Война продлится недолго. Вероятно, тебе придется венчаться дома.

— Надеюсь, нет.

— Хотя свадьба и была бы в Портленд-Плесе, но мне хотелось бы поехать в Германию и посмотреть этот старый замок и большой дворец и встретиться со всеми друзьями и родными Макса.

Она закурила папиросу.

Слабым голосом Сента сказала ей:

— Я ужасно устала, Нико. Путешествие было тяжелым и утомительным.

Когда она вышла, Сента вытащила из-под подушки фотографии Макса. На завтра была назначена ее свадьба. Теперь она здесь, в Лондоне, а он… Где он? Где-то в Венгрии. Сента пробовала представить себе его там. Она еще не знала его военным. Спускались сумерки. Сквозь окна доносился бой часов. Где-то в квартире был слышен смех Сильвестра.

Сента забылась тяжелым, усталым сном…

Когда Англия объявила войну Германии, первое, что Сильвестр сказала Сенте, было:

— Хорошо, что ты не вышла замуж за эту свинью.

Он был страшно возбужден. Через секунду обнял Сенту и раскаялся в своих словах.

— Мне очень жалко и все такое. Было очень скверно с моей стороны сказать тебе такую штуку. Но все-таки, это был бы глупый шаг — выйти замуж за немца.

Сента, вспыхнув, сказала:

— Макс — австриец.

— Ну, это почти то же самое. Они ведь говорят на одном и том же отвратительном языке и, вообще, мы с ними в состоянии войны. Это было бы ужасно: ты — жена врага.

Вошла Клое.

— Сильвестр, — спокойно сказала она ему. Ее обычный нежный голос был строгим и сердитым.

Сента крикнула:

— Он — грубиян! — и вышла из комнаты.

Клое посмотрела на сына:

— Сента права. Как тебе не стыдно?

Сильвестр быстро заговорил:

— Англия воюет с Германией и Австрией. Я пойду на фронт в первую же минуту, как только смогу. Мама, не спорь. Каким же я был бы солдатом, если бы любил наших врагов.

Клое возразила:

— Какой любящей женщиной была бы Сента, если бы она отказалась от своей любви. Сильвестр, ты только что поступил подло, и мне кажется, что тебе будет трудно залечить рану, нанесенную Сенте.

В глубине души Сильвестр сам раскаивался и стыдился боли, причиненной сестре. Он понимал, что должен был сдержать себя.

В течение первых недель Сента ходила как тень. Энергия, проявляемая окружающими, была ей тягостна. Почти все пансионеры были уже на войне, за исключением Акселя Борга, датчанина. Клое неотступно следила за Сентой, хотя сама была очень занята. Нико занялась шитьем и где-то кому-то помогала готовить посылки для солдат. Только Сенте нечего было делать. Она была в полном отчаянии. До войны Сента никогда не задумывалась о патриотизме. Это понятие для нее было связано с национальным гимном и прочими смешными вещами. Война никогда не казалась ей страшной. Однажды, сидя в кино, Сента почувствовала, в чем правда, когда на экране показали пущенный ко дну английский броненосец. Зрители умолкли, и в сердце Сенты проснулось что-то, бывшее до сих пор безмолвным. Вернувшись домой, она была в совершенно другом настроении и даже радовалась этому, так как оно заставляло ее забыть личное горе. Перемена настроения приятно совпала с получением первого письма от Макса. Оно было послано в Данию. Оттуда вернулось и в Англии было вскрыто цензурой. Написанное по-английски, оно было очень коротким.

«Дарлинг, я знаю, что вы благополучно прибыли домой. Я очень рад. Пусть ничто вас не огорчает. Моя любовь теперь навсегда с вами. Не знаю почему, но я сегодня вспоминаю об одном дне в Хольнице, — может быть, потому, что тогда был тоже вторник. Мой привет сиреневому платью. Когда наденете его, вспомните обо мне.

Ваш Макс».

Сиреневое платье Сенты было любимым платьем Макса.

К великому огорчению Сильвестра, он оказался слишком близоруким, и его не хотели принять в полк Лондонских шотландцев. Но вдруг однажды он подъехал к дому на мотоциклете и ввалился в квартиру с криком:

— Я принят в отряд мотоциклистов!

Теперь он был важный мистер Сильвестр Гордон из технических войск, изучавший пулеметное дело. Он спрашивал Сенту:

— Неужели ты ничего не будешь делать?

Был уже ноябрь — отвратительный, холодный, сырой. Сента получила еще одно письмо от Макса:

«Моя маленькая, любимая. Как бы я хотел получить от вас весточку. Я уверен, что вы писали и что только по случайности ваши письма не дошли до меня. Как будет прекрасно, когда все это кончится, — мы встретимся и сможем повенчаться. Я живу только надеждой на этот час. Здесь страшно холодно… (кусок был оторван цензурой). Моя любимая, я всегда с вами».

Сильвестр продолжал настаивать:

— Тебе должно быть ужасно тяжело ничего не делать и постоянно скучать.