Он уже собирался вернуться в лес, чтобы подождать более благоприятного для охоты часа, злясь на себя, что напрасно утомил малыша, как вдруг заметил стадо слонов, пасущихся на поляне, всего лишь в трехстах метрах от него.

— Слоны! — сказал он, вытирая пот со лба. — Пожалуй, это слишком. Мне вполне хватило бы козы, зайца, фазана, павлина, на худой конец. Убить слона, который весит четыре тонны, на обед двум парнишкам, которые съедят, дай Бог, четыре фунта, — это очень жаль. Но раз ничего больше нет, а в желудке хоть шаром покати… Ладно! Пусть будет слон… вон тот большой серый… удобно стоит.

Охотник хотел подобраться к слонам ползком, скрываясь в высокой траве; животные не могли его учуять, потому что он находился с подветренной стороны. Но тут стадо, охваченное непонятной паникой, ринулось прочь с пастбища, мчась галопом к опушке, за которой стояли Фрике и малыш-бирманец.

Оба поспешно спрятались за дерево, потому что стадо неслось, не разбирая дороги. Когда оно оказалось в двадцати шагах, Фрике стал спокойно выцеливать слона, которого заранее выбрал, и нажал на курок в тот момент, когда на мушке оказалось плечо великана.

Слон рухнул одновременно со звуком выстрела.

— Теперь мы можем пообедать, но повторяю — очень жаль. Бедная зверюга! И охнуть не успела!

Прекрасный выстрел. — Ошеломление слишком удачливого охотника. — Окружен со всех сторон. — Французский бокс. — Слон берет Фрике в плен. — Отчаяние, вызванное гибелью Белого Слона. — Фрике и министр. — Уважение, оказываемое англичанам. — «Голубая антилопа» становится боевым кораблем. — Фрике объявляет войну императору Бирмы. — Соблазн выкупа. — Путь к реке. — Посадка на корабли. — Внезапное появление Андре. — Смелее!

Фрике еще никогда, с тех пор как взял в руки крупнокалиберное оружие, не добивался такого поразительного успеха. А ведь стрелял он не из карабина восьмого калибра с его ужасной пулей «Экспресс» — нет, это было гладкоствольное ружье. Конечно, калибр у него тот же самый, и если вкладывается круглая пуля из особо твердого свинца весом в шестьдесят пять граммов, то пороховой заряд весит те же семнадцать с половиной граммов, что и в карабине.

Чтобы понять, какое действие может произвести эта пуля, нужно вспомнить, какой ударной силой она обладает. Хотя мы уже называли эту цифру, будет небесполезным напомнить, что оружие восьмого калибра, давая начальную скорость в 446 метров в секунду, придает ударную силу порядка двух тысяч сорока восьми килограммов!

Если сопоставить силу давления с относительно небольшим объемом пули, станет понятно, что этот жалкий кусочек свинца и ртути (в соотношении девять к одному) диаметром в двадцать два миллиметра способен пробить любую мышечную и костную ткань.

В несколько прыжков Фрике подбежал к рухнувшему на бегу слону. Тот упал головой вперед, как если бы передние ноги подломились прежде задних. На длинные бивни пришелся весь вес громадного тела, и они глубоко вонзились в землю, причем удар был настолько силен, что один бивень надломился у основания. Хобот подогнулся ко рту, наполненному кровью и землей. Глаза были открыты, веки не двигались; бока перестали вздыматься, и только толстые складки кожи еще слегка подрагивали в последней конвульсии.

Фрике не верил своим глазам — неужели возможно поразить столь мощное животное единственным выстрелом! Но смерть слона была мгновенной.

Чуть повыше левого плеча охотник увидел небольшую дырочку, из которой струйкой текла багровая кровь.

— Должно быть, пуля попала в сердце, — сказал он. — Не хвастаясь, скажу: выстрел был совсем неплох. Если бы тогда, на берегу Рокелле, я так же удачно прицелился бы в носорога, то уложил бы его наповал. Бедная зверюга! Не повезло ему, что нам так хочется есть! А цвет какой странный! Никогда не видел слонов с таким необычным оттенком. Похоже на ситный хлеб, прослоенный серым войлоком.

Произнося этот монолог, Фрике вооружился ножом и уже готовился вырезать из этой горы мяса кусок по своему вкусу, но застыл на месте, услышав яростные пронзительные крики людей и тяжелый характерный топот стада слонов.

Можно представить себе его удивление при виде двенадцати слонов, из которых десять были заседланы, а на спинах двоих возвышались гауды.

По крику мау слоны послушно остановились: охотники легко соскользнули с седел и одним прыжком оказались на земле, тогда как важные персоны, восседавшие в гауде, неторопливо спустились по шелковой лесенке.

С жалобными воплями все бросились к мертвому животному. Некоторые рвали на себе одежду, царапали до крови грудь и даже лицо.

— Кажется, я попал впросак с этим слоном, — сказал Фрике самому себе, — но они сами виноваты: отчего нельзя было повесить таблички с надписью: «Охота запрещена». Ого! Минуточку, минуточку! Ну-ка, уберите лапы, я не люблю, когда меня хватают, и бью без предупреждения. Вас и всего-то двадцать человек!

Вновь прибывшие, заметив наконец Фрике и безошибочно признав в нем убийцу священного животного — грех, который парижанин в своем извинительном невежестве рассматривал как простое нарушение правил охоты, — бросились к нему с явно недобрыми намерениями.