В прорезь брони пробивался рассвет. Облака неслись по небу тесной грядой. Речка делала бесчисленные повороты, и рулевому приходилось прилагать немало усилий, чтобы не врезаться форштевнем в берег. В эти минуты Алексей Емельянович ловил себя на странных, несбыточных мечтах. Ему хотелось, чтобы «Железняков» стал невидимкой и неуловимой тенью проскользнул мимо немецких батарей. Или нет! Вдруг у него выросли бы крылья, он взлетел бы и перенесся в море…

— Чепуха! — раздраженно ответил он вслух своим мыслям.

— Что ты сказал? — спросил Королев.

— Да нет, это я так… думы тут всякие…

Небо светлело. Облака окрасились в розовый цвет. Вода заискрилась в первых лучах утреннего солнца.

Листья, кущами нависавшие над палубой, блестели от утренней росы.

Впереди сгрудилось несколько избушек. Берега речушки чуть расширились. Что-то огромное и пенистое, словно кружево, закрыло весь горизонт.

— Море! — вслух сказал Харченко.

— Азовское море, — подтвердил комиссар.

— Смотри-ка, как близко!

— Чего уж ближе!.. Ну, Алеша, теперь держись! — вдруг выкрикнул Королев.

И — возник ураган. Так смерч, опустившись с неба, увлекает за собой все, что стоит на его пути. Так налетает гроза, потрясая дома, срывая с них крыши, расщепляя и выкорчевывая столетние дубы… «Железняков» вдруг очутился в центре бешеного урагана. С обоих берегов в упор по нему ударили тяжелые орудия. Мирные домики вдруг ожили и превратились в батареи. Кусты раздвинулись — и за ними оказались пушки.

— Огонь! — приказал командир.

Под ногами у нас что-то ухнуло, загрохотало, загремело. Снаряд попал в башню.

— Живы ли комендоры? — с тревогой крикнул Харченко в переговорную трубу.

— Живы! — услышал он ответ Кузнецова.

Побледневший Громов не выпускал штурвала. «Железняков» медленно, убийственно медленно продвигался вперед. От башни, словно горох, дробно отскакивали пули.

— Только бы не бронебойными, — сказал Алексей Емельянович.

Одна пуля влетела в узкую прорезь амбразуры и сплющилась у него за спиной. Он даже не оглянулся.

Корабль отвечал. В дыму и в огне ничего нельзя было разобрать, и только изредка впереди ненадолго появлялась синяя полоса. Море! Оно было нашим спасением. Алексей Емельянович — он мне после рассказывал — не задумывался в эту минуту над тем, что море может быть штормовым. Одна мысль преследовала командира — поскорее вырваться в открытое море из этой проклятой мышеловки!

Бушующий вал надвигался все ближе и ближе. Казалось, стена белой пены застилает все небо. Еще один рывок — и проклятая речонка останется навсегда позади! Вперед, «Железняков», вперед! Корабль вдруг вздрогнул, тяжело прополз несколько шагов и стал. Машины толкали его вперед, корабль дрожал, но не двигался с места, словно тяжело раненный боец, который в горячке атаки силится подняться и бежать дальше.

«Железняков» подбит? Нет. Так что же это?

Страшная мысль пришла в голову командиру. «Мель! Мель, которой здесь никогда не было!»

Мель преградила «Железнякову» дорогу в море. Откуда она взялась на пути корабля? Не немцы же ее создали?

— Стоп! — приказал командир.

Ведь если машины будут продолжать двигать корабль вперед, «Железняков» еще глубже зароется в песок, и тогда никакая сила не стащит его с проклятой мели.

Ослепляющая пена прокатилась по палубе. Морская волна хлынула в грязную речонку и залила корабль.

«Вот оно что! — понял Харченко. — Море, ничто другое, только море нанесло эту мель в устье!»

День, два, неделю волны наносили песок, и вот теперь поперек узкого устья реки вырос барьер, непроходимый для корабля. Он преградил ему путь к спасению у самого выхода в море!..

В тесной боевой рубке стало жарко, как в кочегарке. Стальные стены ее так накалились, что к ним нельзя было прикоснуться. Страшный удар потряс весь корабль: снаряд, посланный с берега прямой наводкой, угодил в башню. Всех повалило на пол. Мы с трудом поднимались на ноги, еле различая в дыму друг друга. Пахло гарью. Неужели пожар? Но сталь гореть не может. А что делается там, внизу, в орудийной башне?

— Кузнецов! Живы ли? — спросил командир.

— Живы! — послышался из трубы глухой голос Кузнецова.

Новый удар, еще более оглушительный и страшный. Ранен Громов, кровь текла из его рассеченного лба.

Но он встал на ноги, с растерянной улыбкой вытер рукавом кровь и снова схватился за рукоятки штурвала.

Минута промедления — и «Железняков» превратится в бесформенную глыбу металла, разбиваемую на куски неприятельскими снарядами.

Харченко яростно кричит:

— Огонь изо всех орудий!..