Шрифт:
Илья с нетерпением стал дожидаться вечера. Только что солнце стало западать, он уже стоял на месте обычных свиданий с Аграфеной. Ждать ему пришлось долго. Только когда золотая быстро темнеющая полоска на небе указывала то место, где скрылось солнце, Груня пришла.
Илья так и кинулся к ней.
— Что долго не шла?
Когда он взглянул на заплаканные глаза девушки, на ее осунувшееся лицо, он понял, что Таська сказала правду. Дикая злоба проснулась в нем. Рука потянулась за ножом.
— А-а! Значит, правда? Да?
— Ах, Ильюша! Ах, родной мой! Что со мной сделали! — плача заговорила Груня.
— Так, так! Сделали! Прочь, боярская полюбовница! У! Змея проклятая] Жить тебе не след — только честных людей обманывать… Проклятая!
И он с размаху раз и другой всадил нож в грудь Груни. Она вскрикнула и упала, обливаясь кровью.
Сейчас же Илья и выронил нож и тупо уставился на красное пятно, вдруг появившееся на белом полотне Груниного сарафана. Девушка металась, прижимая руки к груди.
— Груня! Родная!.. Прости!.. И я все прощу… Грунюш- ка, ангел Божий, не помирай! — залепетал Илья, наклоняясь над ней.
— Бог простит, Ильюша, — слабо заговорила Груня. — Мне и лучше… помереть, чем… жить… Ох! Жжет в груди, жжет! Помираю, Илья. Прости… А только, сокол мой, в смертный час говорю: люб ты мне был один, и ни на кого тебя я не променяла б… Ни на золото боярское… ни на ласки его… Насильем меня взяли… Ох!
Она опять заметалась. Илья с ужасом видел, что Груня кончается.
— Господи, сжалься! — воскликнул он, ломая руки.
Между тем умирающая успокоилась. Она уже не металась, не стонала. Оца лежала неподвижно. Покрытое мертвенной бледностью лицо ее было ясно, и взгляд спокоен. Она смотрела на Илью.
— Не грусти, милый! Все там будем… — прошептала она.
Ее грудь поднималась неровно. Дыхание становилось все медленнее.
— Прости… милый… — едва слышно прошептала она.
Грудь высоко поднялась и опустилась, веки смежились.
Тело дрогнуло и вытянулось.
Груня была мертва.
Илья заплакал над нею, как ребенок.
Была уже ночь, когда Илья Лихой поднялся от ее трупа. Он постоял некоторое время в глубоком раздумье, потом поднял нож, погрозил им в сторону боярского дома, затем засунул нож за голенище и поплелся к воротам.
Поутру бледный как смерть Иван Дмитриевич вбежал в опочивальню Степана Степановича.
— Беда стряслась, боярин!
— Что такое?
— Аграфену мертвой нашли — грудь в двух местах просажена, и Илья Лихой пропал.
— Гм… Вот дело! Жаль девку, красивая была! Ну, что делать! Царство ей небесное! Свезите на погост. А Илью разыскивать пошли.
— И то уж послал.
Илью Лихого разыскивали долго, но не нашли. Он словно в воду канул.
XXV. «СЧАСТЬЕ — ЭТО МГНОВЕНИЕ»
Когда в их дом принесли Марка Даниловича, истекающего кровью, избитого, израненного, Таня, наперекор запрещениям мачехи, сделалась самой внимательной сиделкой больного.
— Здесь нет боярина молодого, здесь есть только болящий, — отвечала она на приказания Василисы Фоминишны удалиться и настояла на своем. Мачеха ничего не могла поделать с ее упрямством.
Кречет-Буйтуров долго находился между жизнью и смертью, наконец крепкая натура осилила болезнь. Когда он пришел в себя, первое, что он увидел, было лицо Тани. Еще грезы мешались с действительностью; он еще не сознавал, где он, кто перед ним.
— Ангел! — прошептал он.
Это было первое слово, которое от него услышала Таня.
После, по мере того как Марк Данилович поправлялся, пошли долгие беседы. Он рассказывал ей о своей прошлой жизни, о своих планах и намерениях. Он говорил ей, как болит его сердце, когда он видит бедность крестьян, их угнетение, их невежество. Он говорил, что хочет всю жизнь положить на служение «меньшому брату».
И Таня понимала молодого боярина. Его слова выражали лишь то, что она сама думала.
Сродство их душ сказалось, и духовная связь крепла.
— Вот скоро мне и встать с постели можно, — сказал в этот майский день Марк Данилович Тане.
Она слегка вздохнула.
— Да… Еще дня три полежать, а там…
— А там и прощаться с усадьбой боярыни Василисы Фоминишны придется, — закончил зе нее молодой человек.
— Зачем? Погости еще!
— Уж и то гостил немало. Знаешь, я даже и не больно радуюсь поправкой.