Примета
вернуться

Ваншенкин Константин Яковлевич
Шрифт:

У НАЗАРА НАДЖМИ

Ужасный зной стоял в Уфе, Когда гостил я у Назара. Он был разлит в любой строфе Поэм, садов или базара. А я хотел перевести Стихи башкирского собрата. (Не удосужился, прости. Жара, должно быть, виновата.) Он на работу убегал Чуть свет,— я спал довольно долго. Листвою шелестел квартал. Меня будило чувство долга. Я умывался во дворе, Всегда был рукомойник полон. Вскипала смолка на коре. Земля казалась ровным полом. Случалось разное со мной, Но удивительное дело, Что полотенце за спиной Как будто в воздухе висело. Отказываясь понимать И даже вздрагивая малость, Я видел, как старуха мать По трем ступенькам поднималась. Она по-русски ни словца За это время не сказала, Но улыбалась без конца, Что, впрочем, тоже ведь немало. А на столе бараний суп Дымился, жирный, с пылу-жару. На это как на Страшный суд Пожаловался я Назару. Но он мне объяснил, что гость — Ишак хозяина,— таится Лишь в этом суть, лишь это гвоздь Восточного гостеприимства. Дрожало солнце в синеве, Еще не то сулили сводки. Мы на трофейном «BMV» Катались, мы купались с лодки. А ослепительная мгла Жары валилась с небосвода. И наша молодость была Сильней любого перевода.

ИЗ МАШИНЫ

Песчаная осыпь. А там, на тропиночке, Курносая особь В цветастой косыночке. И вот она — мимо! Рабочая косточка? Иль, прытью томима, Туристская козочка? Труда или быта, Быть может, учетчица?.. Промчались — забыта. А помнить все хочется.

«Видишь, как гордо…»

Видишь, как гордо, Золотом светлым своим дорожа. Кленов когорта Высится, не доходя гаража? Небо невинно. Холодно. Дождик покапал едва. Снега не видно, И до него еще месяца два. И ни листочка Нет под ногой. Но, однако, теперь Ставится точка В перечне всех очевидных потерь

«Он по сути недавно спустился…»

Он по сути недавно спустился Из неведомых грозных глубин. Руку жал он мою и светился, Как, наверное, мог он один. Нет, не только детали, приматы, Пожелания или прогноз,— Ощущенье Земли как планеты Он впервые оттуда принес. Выступая с писательской сцены, Он о жизни своей рассказал. О, как чутко настроил антенны На него этот замерший зал. А потом он по нашему Дому Шел спокоен и светлоголов. Так пророки идут по сухому Средь морских белопенных валов. И ко мне подходили собратья До конца того долгого дня, Чтоб Гагарина рукопожатье Им почувствовать через меня.

ПУРГА

Пурга поет по-волчьи, Вселяя в сердце жуть,— Как где-нибудь в Поволжье, В Заволжье где-нибудь. Как где-нибудь на Каме, В неведомом углу,— Со смачными шлепками Снаружи по стеклу. Хочу писать, но вспышка Пурги мешает вдруг. Берусь читать, но книжка Вновь падает из рук. Мечтаю, чтобы дрема Пришла, и дальше — с ней. Однако стены дома Трясутся все сильней. …Я валенки обую. Я знаю, что к чему. В рань ярко-голубую Дверь с силой отожму. Подобный случай — третий Лишь в нынешнем году. Засыпанных соседей Откапывать пойду.

ПЕРЕД ОХОТОЙ

Пока опять валокордин Себе охотник капал в ложку, Зайчишка бедненький один Сменил проверенную лежку. Не торопясь, рассвет возник Над ярославскими снегами. Старухин рыжий воротник Еще был хитрый и с ногами. Густого леса полоса Внезапно оказалась ближе. Тогда охотник свистнул пса, И взял ружье, и встал на лыжи.

ЗАЯЦ

Как он взвился на юру Свечкой близкою!.. Что там выше кенгуру Австралийское. Три прыжка, и весь в снегу. Сыплет блестками, Оглянувшись на бегу За березками: Дескать, чешем каждый раз Здорово. Ведь собаки-то у вас — С борова! Дескать, что же так глядим Косо-то? Редко все еще едим Досыта!

ДВОР НОЧЬЮ

Полночь. Тишина. Мир кругом велик. На стекле окна Сильный лунный блик. В темноте двора Видится давно Белого ведра Цинковое дно. Светом зажжены Лунной полосы Грабли у стены, Лезвие косы. И горят из мглы Посреди двора Полотно пилы, Лопасть топора.

ПРИМЕТА

Оказала милость Путникам ты — Приостановилась: Ведра пусты. А другая — с полным, Щедрым ведром… Мы вас позже вспомним Тоже добром

«Дни мелькают, а очнешься вдруг…»

Дни мелькают, а очнешься вдруг — Не укусишь локоть. Я смотрю на отдаленный луг, Где пасется лошадь. Пусть слова мои в себя вберут Весь сарказм и едкость. Здесь она как слон или верблюд — Вот какая редкость. Нынче воз, что лошадью влеком, Даже видеть дико. Ну, и если кто-нибудь верхом — Это вовсе диво. …Табуны несчетные бегут. Молодая ржет кобыла… Неужели этот гуд Человечество забыло? Я смотрю на лошадиный хвост, Этот бедный веер, Что не входит ни в единый ГОСТ. А я ГОСТам верил.