Примета
вернуться

Ваншенкин Константин Яковлевич
Шрифт:

«Прибрежная песчаная дорога…»

Прибрежная песчаная дорога, И в предвечернем вспыхнувшем луче Та женщина, легка и длиннонога, С купальным полотенцем на плече. И с нею разговаривает чинно. Возможно даже, не о пустяках, Чуть лысоватый низенький мужчина В ботинках на высоких каблуках.

«Догорал закат в окне…»

Догорал закат в окне. Под горой топили печи. Руки тихо, как во сне, Опустил он ей на плечи. Пара белых голубей В мир, где дали необъятны, Вылетела из своей Полутемной голубятни. Ах, он выпустил их сам, Не желая лучшей доли, И — рванулись к небесам, Не сойдя с его ладони.

«Еще трава колола пятки…»

Еще трава колола пятки,— С тех самых детских лет босых Жизнь у него была в порядке, Расчерчена — от сих до сих. И вот в какое-то мгновенье Увидел с ужасом, что вдруг Жизнь вышла из повиновенья, Как будто вырвалась из рук. Электровозом от вокзала Пошла, инерцию создав. И управленье отказало, И давит на плечи состав…

«Не такие уж простушки…»

Не такие уж простушки, Не такие простаки — Пели песни и частушки У серебряной реки. Но пока они резвились, Посветлела эта высь. Кудри русые развились, Косы в лентах посеклись

ХОЗЯЙКА

Взбежал по ступенькам — и рядом Едва лишь ступил на крыльцо, Нещадно — как градом по грядам — Побитое оспой лицо. Но как залетевшая фраза Из повести вовсе иной — Два крупных внимательных глаза Вбирали в себя глубиной. Одни вот такие — на тыщи… Смеркалось на дальней версте. И зорко смотрели глазищи, Что видеть должны в темноте.

«Возле черной насыпи — дорожка…»

Возле черной насыпи — дорожка И базарчик, пусть не высших проб. Где пучки душистого горошка. Связанные ниткой как укроп. Железнодорожная примета — Утреннее, в соснах, полотно. Проходило пасмурное лето. Женщина сказала: — Холодно,— В телогрейке с вылезшею ватой, В августе, что близился к концу, Тот букетик незамысловатый Поднося задумчиво к лицу.

ОТЕЦ

Женился сын.— Ну, как невеста? Я у отца спросил.— Жена? — Поправил он. — Судить не место. Ему, наверное, нужна… Отцу еще немного было, Но жизнь пошла наперекос. Он жил в разводе и уныло Мне отвечал на мой вопрос. — Болею. Многие болеют.— И с неожиданной тоской: — Они меня не пожалеют! — Сказал, потерянный такой.

СВЕКРОВЬ

Не щадя людского слуха, Материлась почем зря Одинокая старуха, Про невестку говоря. Отняла невестка сына, Нужно думать, навсегда. И какая у ей сила!— Ни управы, ни суда. …Болью искренней своею Выделялась меж людьми. Возмущались громко ею Только женщины с детьми

ВДОВА

Есть вдовы, что все дни, Пока теплынь в природе, На кладбище они, Как на огороде. Цветочные горшки, Лопата, банки, склянки. Сажают корешки, Хлопочут горожанки. А эта — ничего. Приедет через силу. Любила! Но — его, А не его могилу.

«Прошлое кануло в блеске…»

Прошлое кануло в блеске… В жизни оставшись одни, Лишь на последнем отрезке Объединились они. Где тут до страсти и пыла В бликах дневных и ночных! Собственно, все это было — Только раздельно у них. Но, словно в пору былую,— В поздний густой снегопад Движутся напропалую, Вместе бредут наугад.

«Боже, как он исхудал!..»

Боже, как он исхудал! А совсем еще недавно Был он ладен, и удал, И посмеивался славно. Отчего он похудел? Я смотрю: причина, где ты? От своих сердечных дел? От умышленной диеты? От болезни роковой Или только от испуга Перед крышкой гробовой И землею как из пуха?

«Ушли родные старики…»

Ушли родные старики, И мы остались стариками. Знать, жить им стало не с руки. И вот я с этими строками. Нет больше тех, кто старше нас, Их нет и нет на белом свете. Еще скажу вам в горький час: Они давно уж были дети,— И огорчали много раз, И радовали в годы эти.