Шрифт:
Я напряг все внимание — теперь история явно подкатывалась ко мне. От проницательного взгляда Готлиба это явно не утаилось.
— И снова я вижу, — сказал он, — что семена ложатся на подготовленную почву... Не знаю уж посредством какого откровения, но сей лейтенант вдруг понял, для чего он предуготовлен. Кстати, он находился во дворце в тот момент, когда император Николай устроил приснопамятное аутодафе павловскому посланию... Но великое свойство этой Тайны, я так думаю, в том, что она передается не только благодаря письменам. Во всяком случае, — и тому множество подтверждений, — он каким-то образом прикоснулся... Затрудняюсь дать ответ, сколь многое он успел прознать... Но потом, со временем... Да, тут надобно сказать, что у него была... Жена, не жена, — называйте как хотите... Некая редкостной красоты...
— ...Глухонемая содержанка... — торопливо подсказал я, ибо опасность уже катилась по коридору и была озвучена разными голосами.
* * *
Визгливый женский:
«...А я вам говорю — гундосили! С утра гундосили! И сейчас вон гундосят!..»
Мужской, порядком встревоженный (по-моему, принадлежавший Оресту Северьяновичу):
«Ты это точно, Кумова? Не придумала?»
«Больно надо! Что ли, не знаете — у меня слух!.. По-вашему, я — только нужники чистить?.. Вон там, в апартаментах!.. Не слышите? Гундосят же!..»
«О, черт!...— Это — уж не сам ли Снегатырев? — Ты смотри у меня, Любаня...»
«А что, что?!.. Как что — сразу Любаня!.. У них гундосят, а Любаня виноватая!..»
* * *
— ...О, и об этом вы знаете... — кивнул Готлиб. — Да, да, именно! Глухонемая... Ну, тут, однако, смотрю, и местечко — никакие секреты долго не держатся!.. Да, так на чем бишь мы остановились?.. — Он уже начинал коситься на дверь, явно тоже что-то учуяв.
— На лейтенанте фон Штраубе, — торопливо подсказал я. — И на деспозинах.
— Да, да, разумеется...
— И кого прячут в семнадцатом номере?
— Минутку терпения: как раз к этому-то мы с вами и приближаемся... — Готлиб замолк, прислушиваясь. — Но — что это там?..
Я не выдержал:
— Так приближайтесь давайте же быстрее, черт бы вас побрал!..
Но было поздно — возбужденные голоса уже громыхали у самой двери, ведущей в апартаменты, только глухой мог не услыхать:
«...Кто допустил?!.. Опять Ухов?!..»
«...Уж не я, наверно! А то — Любаня, Любаня! Чуть что — на Любаню сразу!..»
«...Ну, Ухов! Ну, индюшкин сын!..»
— Merde! [Говнюк! (фр.)]— тихо выругался Готлиб.
«Кто там? — услышал я голос Лаймы. — Кумова, ты?.. Что случилось?..»
«Отпереть!» — рявкнул Снегатырев.
Замок поспешно щелкнул.
«И четыре дежурства вне очереди! С сегодняшнего же дня!» — уже из прихожей донесся голос Ореста Северьяновича, как никогда грозный.
«...А то все Кумова!.. — подпевал ему обиженный голос Любани. — Одна Кумова за всех!..»
— Начинается... — проговорил Готлиб, загораживая меня узкой спиной.
Восьмая глава
ТАРАРАМ. ПОГРЕБ, ЛЮБОВЬ, И ВСЕ ТАКОЕ
1
Драконы бьются на окраине,
Их кровь синя и желта.
Из китайской «Книги Перемен»
...с распаленными лицами, всей ордой вкатываясь в кабинет.
— ...Майор Судаков? — с порога накинулся на Готлиба Орест Северьянович. — Отлично! Превосходно! Так и будет доложено по всем инстанциям!.. И по какому, извольте ответить, праву?!..
— ...Через мою голову! Втихаря! Аки тать в ночи!.. — благородно сокрушался Снегатырев.
— ...Цэ я их перший прочуяв, — басил Афанасий, выглядывая в своей ушанке и халате из—за его широкого плеча и иногда на миг зависая в воздухе. — Товарищ маршал, Хведорук мое хвамилие. У приказе отметить бы...
— ...А что — нельзя?.. — едва сдерживала слезы Лайма. — Я же не знала... Сказали бы, что нельзя...
— Не знала она! — подвизгивала пышнотелая Любаня. — Колготки получать — так она знает!.. А отвечать за все — так одна Кумова!..
— Спокойнее! Надо сначала разобраться! — прикрикнула на всех красавица Елизавета Васильевна, дядина жена, тоже, к моему удивлению, очутившаяся здесь.
Как это ни странно, после ее слов галдеж почти тотчас же улегся.
Дядя (или кем он там нынче мне приходился?) некоторое время пыхтел, как чайник, с ненавистью взирая на Длинного, наконец голосом, не предвещавшим ничего хорошего, повторил свой вопрос: