В словах профессора звучали надежда, утешение, призыв к смирению. Мы с Миной почувствовали это и, наклонившись, поцеловали ему руку. Потом, ни слова не говоря, все встали на колени и, держась за руки, поклялись в верности друг другу. А мы, мужчины, дали клятву не отступать, пока не избавим от горя ту, которую каждый из нас по-своему любил; и мы молили Бога о помощи в том страшном деле, которое предстояло нам.

Пора было уходить. Я попрощался с Миной, этого прощания мы не забудем до конца дней наших.

Но я решил твердо: если выяснится, что Мине все же суждено стать вампиром, она уйдет не одна в этот неведомый кошмар.

Мы без особых затруднений проникли в усадьбу — там все было так же, как и при нашем первом посещении. Трудно поверить, что в такой обыденной обстановке — с ее запущенностью, пылью и грязью — таится источник того запредельного страха, который мы испытали ночью. Если бы не наше решение и не ужасные воспоминания, не дававшие нам покоя, едва ли мы смогли бы заняться работой. Никаких бумаг, ничего, представлявшего интерес, мы в доме не нашли; в старой часовне ящики выглядели точно так же, как в прошлый раз. Ван Хелсинг сказал нам с пафосом:

— А теперь, друзья мои, наш долг — обезвредить эту землю, которую чудовище привезло из дальнего края для своих бесчеловечных целей. Граф выбрал именно эту землю, ибо она была освящена его предками, но мы победим негодяя его же оружием — и еще раз освятим ее. Она была священна для людей, теперь мы посвятим ее Богу.

Профессор достал из сумки отвертку и стамеску, и вскоре крышка одного из ящиков с шумом отвалилась. Земля пахла плесенью и затхлостью, но мы не обращали на это внимания, наблюдая за Ван Хелсингом. Достав из коробочки кусочек освященной облатки, он благоговейно положил его на смрадную землю, накрыл ящик крышкой и с нашей помощью закрепил ее. Мы проделали это со всеми ящиками, внешний их вид никак не изменился, но в каждом остался кусочек Даров. Когда мы вышли и закрыли за собой дверь, профессор воскликнул:

— Кое-что сделано! Если нам так же повезет и дальше, то еще до захода солнца лоб мадам Мины засияет в своей первозданной чистоте!

По дороге на станцию мы пересекли лужайку, с которой был виден фасад нашего дома. В окне я увидел Мину, помахал ей рукой и кивнул в знак того, что работа наша успешно выполнена. Она поняла и кивнула в ответ. Оглядываясь, я видел, как она махала нам рукой на прощание. С тяжелым сердцем мы пришли на станцию и как раз успели на подошедший поезд.

Эти записи я сделал в поезде.

Пикадилли, 12 часов 30 минут. Перед приходом поезда на Фенчерч-стрит лорд Годалминг сказал мне:

— Мы с Квинси пойдем за слесарем. Вы лучше не ходите с нами; если возникнут осложнения, то для нас вторжение в пустой дом не будет иметь серьезных последствий. А вы стряпчий, Юридическая корпорация может вас осудить. — Я возразил, что меня не пугает никакая опасность ни мне, ни моей репутации, но он стоял на своем: — К тому же вдвоем мы и внимания меньше привлечем. Мой титул поможет при переговорах со слесарем, да и с полицейским, если тот вмешается. Ступайте лучше с Джоном и профессором в Грин-парк и оттуда наблюдайте за домом, а увидев, что дверь открыта и слесарь ушел, приходите. Мы будем ждать и впустим вас в дом.

— Хороший план! — одобрил Ван Хелсинг, и я больше не спорил.

Лорд Годалминг и Моррис поехали в одном кебе, мы — в другом. На углу Арлингтон-стрит мы вышли и проследовали в Грин-парк. Сердце у меня забилось при виде дома, с которым было связано столько наших надежд. Он стоял мрачный, заброшенный, в окружении оживленных, нарядных соседей. Мы сели на скамейку так, чтобы видеть входную дверь, и закурили сигары, стараясь не привлекать к себе внимания. Время тянулось невыносимо медленно.

Наконец подъехал экипаж, из которого неторопливо вышли лорд Годалминг и Моррис, а с козел спустился коренастый рабочий с плетеной корзиной в руках. Моррис заплатил кучеру, тот поклонился и уехал. Поднявшись по ступенькам, лорд Годалминг показал рабочему, что надо делать. Парень не спеша снял куртку и, повесив ее на перила, что-то сказал проходившему мимо полицейскому. Тот утвердительно кивнул, слесарь опустился на колени и придвинул к себе корзину. Порывшись в ней, он вытащил несколько инструментов и положил около себя. Потом встал, заглянул в замочную скважину, подул в нее и что-то сказал. Лорд Годалминг улыбнулся, и слесарь достал большую связку ключей, выбрал один из них и попытался открыть замок. Потом попробовал другой ключ, затем — третий. Вдруг дверь широко распахнулась, и все трое вошли в дом.

Мы молча ждали, я нервно курил сигару, Ван Хелсинг сохранял спокойствием. Мы видели, как вышел слесарь со своей корзиной. Придерживая коленом полуоткрытую дверь, он еще раз приладил ключ к замку и отдал его лорду Годалмингу. Тот достал кошелек и расплатился; слесарь надел куртку, взял корзину, попрощался, тронув рукой шляпу, и ушел. Никому не было дела до того, что происходило.

Мы пересекли улицу, постучали в дверь. Ее мгновенно открыл Квинси Моррис, рядом стоял лорд Годалминг, куривший сигару.