Женщина подхватила мальчика, легко вскинула на бедро, вплотную подошла к Мише и поцеловала его… в губы.

— Глаза собери. И челюсть не урони, — услышала она у себя над ухом противный голос Овсянкина.

Миша с женщиной отошли к денникам. Ребенок тянул руку через решетки, показывал на лошадей, морщился, щурился, кривил губы — словом, выдавал полный спектр радости от встречи с животными.

— Ты их не видела раньше?

Теперь пришла очередь Эле хмуриться. Чтобы скрыть смущение, она наклонилась за упавшей банкой. С памятью у нее было не очень, подобные вопросы ставили в тупик. Что она помнит, что нет? Что было на самом деле, а что ей привиделось?

— Не помню, — буркнула Эля, делая вид, что изучает состав крема.

— Это Лена. Она дружит с Мишей. Они сейчас будут Глеба катать.

Лена… Где-то это уже было.

В составе не встретилось ни одного знакомого слова, поэтому Эля переключилась на крышку — не треснула ли при падении?

— Да она приезжала раза два.

Нет, никаких совпадений. Лена и Лена. Пускай будет так.

— Вот и замечательно. — Эля всучила банку Электронику, хотя никакой он уже был не Электроник. Осталась от него одна Овсянка. — Ты сегодня не работаешь.

— Чего это? — теперь пришло время Альке изучать состав мази.

— Наши подрались. Мой вышел победителем. А твой пал на поле боя.

— Чего?

Банка грохнулась на пол второй раз. Алька гремел засовами. Высоченный Ликбез фыркнул Овсянкину в макушку.

— И мазь подобрать не забудь! Она тебе пригодится.

Эля отправилась к Ахтубу. Пришло время поработать скребками, расчесать хвост и гриву, почистить копыта.

— Какого, — выл из-за невысокой стенки Алька. — Я твоего сейчас сам покусаю.

— Мы тоже с царапиной. — Эля заметила, как конь отстраняется, боясь, что снова станет больно. — Да я вижу, вижу… И как ты только ухитрился подставиться?

Эту манеру говорить с лошадью она перенесла и на все предметы, что ее окружали. Она могла говорить с чайником, с посудой, с учебником или дневником, ругала подушку, выговаривала одеялу, а то и туче на небе — в дождь не выпускали на плац, а нормально размяться можно было только там.

— Ну как же так? — причитал Овсянкин.

— Миша сказал, это на пару дней, — попыталась утешить его Эля.

— А ты тренироваться, да? — Над перегородкой показался несчастный Алька. — Это нечестно! — Он скрылся, а потом снова появился. — Давай ты тоже пропустишь два дня!

Эля демонстративно повернулась к нему спиной.

— А если за два дня не заживет?

Эля поднырнуло под брюхом коня, встала с другой стороны. Ахтуб попятился — с такой силой она стала тереть его скребком.

— Споткнешься, упадешь и свернешь шею! — уронил на нее «доброе» пророчество Алька.

Эля выглянула из-за спины своего коня.

— Тебе тоже не хворать!

— А-аэл!

Они выглянули из денников одновременно:

— Чего?

Миша довольно потер руки.

— Аль, помоги мне поседлать Лихого.

Эля хихикнула, скрываясь у Ахтуба. Мелочь, а приятно. Сейчас Овсянкин будет полчаса скакать вокруг этого психованного орловца, ставить на растяжку, уворачиваться от поджатой задней ноги. Ничего, скучать не придется. Его еще заставят Лихого водить по кругу и слушать довольное бормотание карапуза. Так ему и надо.

Эля последний раз провела щеткой по бокам, почесала Ахтубу под челюстью. Конь довольно фыркнул. Уздечка, потник, седло — Эля уже не замечала тех движений, что совершала. Они давным-давно были доведены до автоматизма. Машинально пригладила ладонью шерсть на спине, вскинула потник, чуть спустила его, набросила седло, перекинула стремена. Ахтуб переминался с ноги на ногу — он торопился поскорее выйти, и вся эта подготовка его раздражала. Он вздергивал морду, не давая надеть уздечку, надувался, чтобы нельзя было нормально затянуть подпругу. Эля вскрикивала, хлопала по брюху, растворяясь и в своих звуках, и в своих действиях. Кто сегодня приходил к ней домой? О чем ссорились? Да и ругались ли вообще? Странно, что она еще держала в памяти даты Столетней войны и годы царствований каждого из Романовых. Словно эта информация была для нее чем-то важным. Важнее, чем сегодняшний день, чем день вчерашний.

Она сходила сказать Семену Петровичу, что готова к тренировке, вывела Ахтуба, подтянула подпруги, выехала на плац. Отшагала, отработала основные упражнения, подготовила лошадь к прыжкам.

Тяжелые шаги коня выбивал из нее, как из пыльного мешка, все ненужное и незначительное. Папа, мама, уроки, отметки, вечный вопрос: «Кем хочешь стать?»

Глаз привычно рассчитывал расстояние до препятствия, нога привычно работала, давая лошади шенкеля, чувствуя, как повод чуть проваливается, оттого, что Ахтуб подбирает голову, увеличивает ход, готовясь к прыжку.