Шрифт:
… — Хозяин! Трупа Кунадзе нигде нет! Он, видимо, ушел! — крикнул Столетнику один из его бойцов, входя во двор.
— Ушел? И черт с ним! Ему еще рано умирать! — отозвался вор. — Учись тактике, Ваня. Оружие все собрали?
— Все.
— Тогда прикажи ребятам — пусть поливают бензином дом, ограду, ближайшие деревья! И поджигают! Здесь все должно выгореть! Чтоб никаких следов!
— Не жалко, шеф? — с сомнением спросил Иван.
— Ты что, дурак, Ваня? — прищурился Столетник. — Менты долго запрягают, да быстро ездят! Максимум через полчаса они будут здесь! Следов оставлять нельзя! Или тебе нужны разборки с государством?
— Извините, шеф… — смутился Иван. — Я вас понял. Только вот лес загорится…
— Нам это и надо! Пойми, здесь все должно выгореть! — повторил вор.
…Блатные уезжали. Дорогу освещал пылающий лес. Огонь старательно пожирал следы недавней битвы.
30
Мила сидела у окна своей квартиры, тоскливо дожидаясь мужа. Дурные предчувствия теснились в ее душе. Последние дни ее преследовало ощущение надвигающейся беды. Мила не могла ответить даже себе, кого коснется эта беда — ее ли одну, Севера или их обоих… А может, пронесет? Вряд ли, иначе не болело бы так сердце. Скорее всего пострадают все близкие люди… Господи, за что?! И зачем парни промедлили, ввязались в кровавый хоровод?! Нужно было всем вместе уезжать, бежать, и плевать на воров в законе, пусть творят, что хотят, Бог накажет…
Звонок прозвучал резко, ударом плети. Мила вздрогнула, кинулась открывать. На пороге стоял Тенгиз. Лицо Кунадзе выражало свирепую радость.
— Здравствуй, Розочка, девочка! — осклабился он. — Давно не виделись! Соскучилась?!
Мила попыталась захлопнуть дверь, но Тенгиз успел подставить ногу и силой ворвался в квартиру.
— Ты негостеприимна! — ухмыльнулся он. — А ведь я любить тебя пришел!
— Уходи, Тенгиз! — отчаянно выкрикнула Мила. — Не смей ко мне прикасаться! Север убьет тебя!
— Твой Север давно червей кормит! — расхохотался Тенгиз. — Его расстреляли на моих глазах!
— Ты врешь!.. — голос Милы сорвался.
— Сейчас ты убедишься, вру я или нет! — Тенгиз вынул небольшой хлыст, которым он всегда сек Милу в бытность ее Алой Розой. — Узнаешь эту штучку?
Мила охнула. Если Тенгиз явился истязать ее, значит, Север действительно убит, иначе грузин никогда бы не осмелился… Север убит?! Севера больше нет?.. Но ведь так не может быть, она же жива, а она — всего лишь его часть, меньшая часть… разве возможно, что он умер, а она еще жива? Как, Господи, как…
Между тем Тенгиз одним рывком содрал с застывшей Милы халат и несколько раз хлестнул хлыстом по обнаженному телу. Девушка вскрикнула. Кунадзе зарычал от наслаждения, сгреб ее и потащил в комнату, приговаривая:
— Проститутка! Ты всегда останешься проституткой! Хотела избавиться от меня?! Не выйдет! Ты — моя вещь! Моя собственность! И попробуй только заорать, грязная тварь!
Он швырнул отбивающуюся Милу на диван, с размаху влепил ей несколько пощечин, почти оглушив. Затем для собственного возбуждения принялся работать хлыстом. И когда рубцы на теле Милы набухли кровью, Кунадзе навалился сверху, расстегивая штаны…
Мила стонала навзрыд, но не от наслаждения, а от боли и отвращения. И вдруг ее нимфомания проснулась в ней. Содрогаясь от омерзения к самой себе, она почувствовала кайф от происходящего…
…Когда Тенгиз ушел, Мила, едва двигаясь, набросила халат, подошла к окну. Садившийся в машину Кунадзе приветственно посигналил ей. Ее передернуло. Тенгиз помахал рукой. Мила почувствовала приступ тошноты…
Она отошла от окна. «Подонок Тенгиз… Грязная тварь… — подумала она будто сквозь туман. — Север… Единственный, родной… Это из-за меня он погиб! — вдруг резанула мозг Милы нестерпимая мысль. — Из-за меня, из-за шлюхи, из-за Алой Розы, мерзкой, подлой нимфоманки! Чего я стою после этого?! Чего заслуживаю?! Голгофы! Распятия живьем! Ты, девка, думала, что очистилась, что любимый очистил тебя? Но грехи твои неподъемным грузом висели на его шее! Они и увлекли его в омут! И теперь ты рассчитываешь просто умереть, успокоиться?! Ну нет! Твое место на дне, в самой смрадной выгребной яме! Похлебай-ка сначала дерьма, как раньше хлебала, наслаждаясь этим дерьмом, прими позор, унижение, боль, казни свою душу! И только потом Бог дарует тебе смерть! А пока — ступай обратно в грязь, проститутка!»
Мила уронила голову на руки. Самобичевание обессилило ее. Но решение было принято. Она встала, подошла к трюмо, вытащила косметический набор, которым не пользовалась со времен работы в «Приюте любви». Накрасилась — ярко, небрежно, грубо. Достала из шкафа самое вызывающее свое платье, надела его, мельком, равнодушно осмотрела себя в зеркале… И, словно зомби, двинулась вон.
…Увидев Алую Розу, Олег вскочил из-за стола.
— Ты что, девочка? Зачем пришла?!
— Найди мне клиентов, Олег… — механическим голосом произнесла Мила. — Не меньше трех… А лучше — пять… Или семь… Желательно садистов… Вся выручка — твоя.
— А что скажет Север? — испугался Лизунов.
— Север… — тут Мила всхлипнула. — Север уже ничего не скажет…
31
Глядя на стволы наведенных автоматов, Север не чувствовал страха. Только горечь. Было очень больно сознавать, что больше он никогда не увидит Милу.
— Споем, что ли? — сказал Север Витьке. — Славяне перед смертью поют…
— Споем! — согласился Чекан. — Запевай!