Шрифт:
Когда они поймали кэб и попыхтели домой, Суинберн вдруг сказал:
— Ричард, послушай, это же ясно как день!
— Что именно?
— Мне надо переодеться трубочистом!
— Что?!
— Встреться снова с Жуком и попроси его пристроить меня в Лигу. Я буду работать в Котле и нарочно таскаться по самым опасным местам, пока меня не похитят.
— У тебя что, крыша поехала? — рявкнул Бёртон. — На моей совести и так довольно смертей. Только еще твоей не хватало!
— У тебя нет выбора, шеф. Если ты мне не поможешь, я сам все сделаю.
Глаза Бёртона сверкнули.
— Да ты сдурел, что ли? Это самоубийство!
— Нет, Ричард. Это единственный способ выяснить, откуда приходят вервольфы и куда они уносят детей. Взгляни на меня: я ростом с Якова, Раджиша, Бенни и остальных… короче, тех, кто не вернулся! Я буду гулять по улицам, когда стемнеет, меня похитят, и я каким-нибудь образом, не мытьём, так катаньем, передам тебе сообщение.
— Я запрещаю тебе, Алджернон! Категорически запрещаю! Ты что, не понимаешь? Эти мальчики убиты! И как, черт тебя возьми, ты передашь мне сообщение?
— Возьму с собой болтуна…
— Ты точно чокнулся! Да где ты найдешь такого болтуна, который будет тихо сидеть у тебя в кармане и не ругаться на чем свет стоит?! Ты же сразу выдашь себя, и если тебя не растерзают вервольфы, то перережет горло какой-нибудь бандит из Ист-Энда.
— Тогда не знаю, как, Ричард, но я найду способ. Это наша единственная надежда раскрыть дело.
— Наша? Что ты имеешь в виду под этим словом? С каких это пор ты стал моим помощником?
— С этой секунды! И ты меня не разубедишь. Мой план даст результат, и ты это знаешь!
— Не знаю и знать не хочу!
Они яростно спорили, пока не доехали до квартиры Суинберна, и тут Бёртон наконец понял, что ни запреты, ни даже тумаки не заставят упрямого поэта отказаться от своего безумного плана. Он даже чуть не поддался искушению ввести Суинберна в транс, но тот был настолько эксцентричным, что его поведение под воздействием гипноза могло стать непредсказуемым. Что он натворит в таком состоянии? Страшно было и предположить. Вот почему, хотя и крайне неохотно, Бёртон согласился снова отправиться в Баттерси и поговорить с Жуком.
Вернувшись, сэр Ричард Бёртон обнаружил, что дорожные работы ведутся прямо перед его домом. Двое рабочих, трудясь без передышки, с огромной скоростью рыли глубокую узкую канаву, чем-то наполняли ее и продвигались дальше.
— Шустрые мерзавцы, верно? — спросил знакомый голос.
Это оказался мистер Граб, продавец каштанов.
— Да, — согласился Бёртон. — У вас, я смотрю, выходной.
— Вынужденный. Какой-то идиот на пенни-фартинге потерял управление и врезался в мою жаровню. Сделал вмятину. Пришлось послать жаровню моему шурину, паяльщику, чтоб починил. Эти новые штуковины чертовски опасны, вот что я скажу.
— Да, мистер Граб, целиком с вами согласен. Интересно, а что эти парни делают?
— Землекопы? Трубу кладут. Похоже, новый газопровод.
Бёртон поглядел на двух рабочих. «Эти типы как-то странно выглядят, — подумал он. — Больше походят на могильщиков, чем на рабочих».
Он попрощался с мистером Грабом и вошел в дом.
Миссис Энджелл встретила его в прихожей.
— Значит, так, сэр, — сказала она, уперев руки в бока и притопывая ногой. — Новое окно полчаса назад поставили, и я у вас прибрала, но я бы очень хотела знать, что означает весь этот кавардак. Я смирилась с вашими пьянками, а теперь еще и погромы? Что это за белокожий негодяй?
— Приготовьте чай, миссис Энджелл, и я посижу с вами. Мне кажется, пришло время рассказать вам о моей новой работе.
Глава 12
ГРОБОКОПАТЕЛИ
«Мать оставила рано меня сиротой,
А отец, удрученный своей нищетой,
Крошку-сына, который едва лепетал,
К трубочистам чумазым в ученье послал».
Уильям Блейк. «Песни невинности» [14]14
Перевод В. Б. Микушевича.
Шлеп!
— Пожалуйста, еще… аах!
Шлеп!
— Опля!
Шлеп!
— О-о-о!
Кожаный ремень вновь и вновь с оттяжкой стегал по ягодицам Алджернона Суинберна, посылая одну за другой волны удовольствия его телу. Он кричал, выл и орал от восторга. Наконец трубочист Винсент Снид устал, отбросил ремень, отпустил поэта, отошел от деревянного ящика, на котором лежал, наклонившись, Суинберн, и вытер вспотевший лоб.
— Поделом тебе, — прорычал он. — И молчи в тряпочку, мелкий крысенок. Встань прямо!