За час до его отъезда на автобусе Сёма выбежал в поле. Оно гулко дышало и ждало дождя. Огромные тучи переступали по горам вдали. Гроза приближалась. Она несла с собой холод и осень. Кузнечики истерично перекрикивались и искали убежища. Сёма выбежал на курган и стал ждать порыва ветра. Земле сейчас было так же больно, как и ему.

Ударила молния где-то в районе Барсучьего Лога. Буря налетела на спешащие по трассе машины и взвила сухую пыль на дорогах деревни…

Через минуту молнии били в землю так часто, что, казалось, вокруг Сёмы стоят электрические стены, вырастая высоковольтными прутьями. И не сбежать, не спрятаться теперь было от воспаленного воздуха в степи. Гроза своим языком слизывала рабочих в полях и в деревне. Подпрыгивая, мимо Сёмы промчался трактор. Остановился. Оттуда выскочил хакас, которого Сёма видел в деревне в первое утро своего приезда, схватил мальчика на руки, закинул его в трактор, и, взревев, машина быстро поехала к домам.

Сёма не вырывался уже. Он стукнулся головой о стенку трактора и вцепился покрепче в сиденье.

Так он простился с летом.

Сёму встретили на Абаканском железнодорожном вокзале отцовские друзья. Они тоже ехали в Москву, и им было поручено доставить Сёму родителям. Эта молодая и болтливая пара все три дня пути играла в карты и спорила о политике.

А Сёма, забившись в угол верхней полки и закрывая глаза от бьющихся порывов ветра из открытого окна, сжимал в кулаке свой собственный кусочек солнца. «Сёёк, Сёёк! Владыка Иней-тас! Ты наша праматерь. Мы предстали пред тобою, мы пришли в гости, почитая тебя, мы молимся и кланяемся, не серчай на наш народ!.. Не заставляй страдать нашу черную голову, не ломай наши широкие кости, пусть будем мы здравствовать, пока наши черные головы не поседеют».

А соседи в соседнем купе, не зная национальных традиций Хакасии, делали «сек-сек» в каждом красивом месте, увиденном за окнами поезда…

Стон шин. Хлопок. Удар.

Ольга открыла глаза и потянулась за очками. Рука на тумбочке нащупала книжку, затем цветочный горшок и, наконец, тонкую пластиковую оправу. Посмотрела на часы у окна. Половина восьмого.

На улице крикнули, что-то зашипело, и вдруг завыла сигнализация.

— Выспалась, — пробормотала Ольга и потерла глаза, стараясь разогнать сонную пленку.

Она встала, машинально включила ноутбук и подошла к окну. Сдвинула груду цветных книг вбок, распахнула настежь раму.

Утренняя пробка тянулась по всему периметру ее дома. От магазина до автобусной остановки. А на перекрестке дымилась белая машина, в которой Ольга смутно могла опознать «Жигули». В ее боку торчала другая машина ярко-красного цвета, как окровавленная стрела. Обе машины подпирали качающийся фонарный столб. По форме белой машины, обнимающей его, было понятно, что внутри жизни не осталось.

Таксисты перебегали дорогу на красный. Где-то за домом, в алой, залитой восходом дали, распихивала пробку сирена «Скорой».

Ольга вздрогнула, будто стряхивая с себя налет неудачного утра, и отошла к столу.

«Джон бросил быстрый взгляд на Анну, сидящую во втором кресле рядом с ним. Она была одета очень изысканно. Новое черное платье, ожерелье, элегантно лежащее на груди, непрактичная шляпка, перчатки. Анна с выпрямленной осанкой, уравновешенная и спокойная, будто бы она сидела в офисе директора модного журнала каждый день. И почему бы ей не быть невозмутимой? Для нее, сидящей напротив массивного стола в комнате, наполненной мебелью из темного дерева и тенями. Окруженной полками, наполненными книгами, многочисленными артефактами здесь и там, случайными сувенирами из поездок. Анна поправила кончиком пальцев темные очки».

Нет, как все-таки странно, подумала Ольга. И так символично. Красная стрела в белом теле. Тут даже и думать не надо, кто виновен, а кто чист.

Она оторвалась от компьютера и снова подошла к окну. Почему-то ее тянуло смотреть в ту сторону. На занавесках прыгали отсветы от крутящейся мигалки пожарной машины. Улица наполнилась гулом. Около белого «жигуленка» собралась огромная толпа, обычно спешащая на завод на другой стороне улицы. Несколько мужчин с ярко-зелеными полосками пытались вытащить кого-то наружу.

Ольга накинула халат прямо на ночную рубашку и посмотрела в сторону ванной комнаты. Надо умыться.

Зачем?

Она никуда сегодня не пойдет. Она переведет за день две главы романа и снова ляжет спать. И уж точно она не пойдет в магазин на другой стороне дороги.

На улице зарыдала женщина. И у Ольги что-то закололо внутри. Она резко закрыла окно, задвинула шторы и плюхнулась в кресло, взвизгнувшее под ее тяжелым телом.

Неделю назад она тоже проснулась от криков. Тогда на этом же перекрестке иномарка переехала пожилую женщину. На красный. И тоже на красной машине.

Ольга подошла к шкафу и стала вытаскивать оттуда вещи.

Взяла одно платье, коричневое. Надела его, чтобы почувствовать изменение времени. Ночнушка — ночь, халат — утро. Платье — день. И подошла к столу.

«Ну как, Джон, тебе нравится? Конечно, нравится».

Ольга покрутила книжечку в руках. На обложке романа всем телом изгибалась навстречу загоревшему мужчине с широкими плечами Анна.

Сколько их уже было? Джон из Англии восемнадцатого века, Генри из Германии девятнадцатого, Людовиг из Франции, Аннабэль, Анна, Изабелла, Шотландия, Ирландия, рыцари, повозки.