Страха нет.

Смерти не боюсь. Видел я её. Два раза. Всю душу заполнила ярость и ненависть. Две сабли превратились в сеялку смерти. Степняки отпрянули.

Тв...ю мть.

Стрела пробила правую руку. Я отмахнулся левой, срубив степняку руку вместе с саблей. В глазах поплыли огни. Навалилась тяжесть.

Ухватился за торчащее из груди убитого монгола копьё. Сабля Горина упала рядом. Поганые перемещались вокруг, не спеша приблизиться. Трое решились. Оскалился. Монголы отпрянули. Боятся! Я улыбнулся. Двести пятьдесят ратников вышли против двухтысячного отряда. И мы их остановили!

Я засмеялся. Степняки взвыли от страха и злобы. Страшный урус положил их вокруг полтора десятка. Он один. Ранен. И он смеётся над ними. Монгол в кольчуге, что-то крикнул, и они достали луки. Я смотрел на боярина Горина, он умирал.

– Прости, брат.

Из последних сил крикнул:

– Простите меня, браты!

И принял грудью первую стрелу, услышав угасающим сознанием громкий клич:

– Китеж!

Выстояли.

12.

На ратных полях густо травы растут,

Берёзы над ними свои косы плетут.

И ветер колышет густую траву,

Заставил он плакать берёзы листву.

Он видел, что кровь тут текла как река,

Она затопляла травы берега.

Тут бились с врагами отчизны сыны,

И травы теперь тут всегда зелены.

На ратных полях густо травы растут,

А птицы печальные песни поют.

Терзающая боль перестала мучить и ушла. Всё вокруг превратилось в непроглядную черноту. А впереди появился далёкий яркий свет. Такой красивый и манящий, противиться которому нельзя. Свет стремительно стал приближаться.

Вдруг на пути возникли руки. Они обхватили мою голову и потянули вниз. Потом я ощутил, что лежу, а мою голову кто-то держит. Я открыл глаза и увидел плачущую маму. Рядом хмурый отец. Они увидели, что я пришёл в себя, и шумно вздохнули. Мама прошептала:

– Как ты напугал нас, сынок. Зачем ты без разрешения в воду полез? Там же глубоко.

И стала обтирать мне лицо платком.

– Мама, я не хотел. Я поскользнулся.

Я вздохнул, закрыл глаза и... чернота опять обволокла меня. А чтобы от неё избавиться, надо двигаться к свету.

На моём пути появляются руки, много рук. Опять меня тянут куда-то вниз и прижимают к чему-то твердому. Чернота сменяется на красное марево. Я слышу тихое ровное гудение и звяканье металла. В красном мареве замелькали белые пятна. Одно пятно приблизилось, и я услышал приятный женский голос:

– Он очнулся.

Потом мягкий баритон произнёс:

– Ты в рубашке родился, парень. Теперь жить долго будешь. Отдыхай.

Потянуло в сон. Засыпая, разобрал слова:

– Один из тридцати выжил. Вот так. Один взрыв и один выживший.

Как один? А остальные все погибли? Все мои друзья?

А-а-а!

Пусть чернота скорей кончится. Свет, зовущий к себе, уже близок. Но появляется бледная и костлявая рука, которая хватает меня за плечо. Я шарахаюсь от неё в сторону, но с другой стороны другая рука. И тянет меня вниз, в пугающую и страшную черноту. Сил отбиваться нет. Рот в беззвучном крике. От дикой боли.

– А-а-а!

Меня толкают в грудь, и я чувствую, как боль уходит. Мне поднимают голову, и в рот вливается что-то горькое. С трудом раскрываю глаза и вздрагиваю. Передо мной натуральная Баба-Яга. Она смотрит на меня и улыбается:

– Вот теперь можешь спокойно спать. Марена от тебя отвернулась.

Засыпая, всё вспоминал - кто такая Марена?

Казалось, я спал мгновение. Без снов, слава Богу. Ну их. А-то снятся всё кошмары. Открыл глаза и стал смотреть по сторонам. Интересно, где я? Ровные рубленые брёвна, подбитые мхом. Потолок из плотно подогнанных и отструганных досок. На стенах висят пучки сухих трав и веники непонятно из чего. Пахло зверобоем и мятой. Справа контур двери. Она закрыта. Свет лился из окна, но чтоб в него посмотреть, надо было повернуть голову. А двинуться, сил нет. Попробовал приподняться. От натуги закружилась голова.

Дверь открылась, и комнату наполнил громкий птичий щебет. Стало светлей. Поклонившись порогу, в дом вошла старушка. На голове платок. Одета в длинную рубаху с узором на рукавах и опоясана верёвкой. В руках коричневая плошка. Увидев, что я не сплю, всплеснула рукой и, семеня, подбежала ко мне.

– Лежи касатик, лежи. Язвы твои не зажили. Вот выпей.

И приподняв мне голову, поднесла плошку к лицу. Это была густое, зелёного цвета варево, почему-то пахнущее куриным бульоном. Точно куриный бульон, только горьковатый. Сразу потянуло в сон.