Сердце маркиза смягчилось. Он подошел ближе, коснулся головы секретаря, приподнял ее и только тогда понял, что Артона в глубоком обмороке и ему необходима помощь.

Молодой мельник, убедившись, что Валентина пришла в себя, снова спустился вниз в поисках Гюстава.

— Час от часу не легче! — воскликнул он, войдя. — Теперь другой! Что за злой дух витает над этим домом?

Жан-Луи помог маркизу уложить Артона и схватил попавшуюся под руку салфетку, чтобы перевязать раненого и унять обильно лившуюся кровь. Пистолет, набитый порохом до отказа, разорвался в руках секретаря, который нечаянно спустил курок, не успев поднести оружие к виску. Весь заряд попал в шею.

— Скорей беги за доктором, — крикнул Гюстав. — Он живет на Чертовой горе, последний дом с краю.

Тем временем Артона очнулся. Увидев Гюстава у своего изголовья, он с горькой усмешкой произнес:

— Я оплошал, авось в другой раз мне повезет больше.

— Это не вернет мне счастья, — сухо ответил Гюстав. — Живите, сударь, сделайте одолжение. Вы пытались умереть, этого достаточно.

— Гюстав, мой брат и благодетель! Ты прощаешь меня? — воскликнул раненый, протягивая к маркизу окровавленные руки.

— Никогда, никогда! Оскорбление, которое ты мне нанес, забыть невозможно. И ты не смеешь отныне называть меня своим братом. Но я не хочу больше твоей крови, раз ты сам пролил ее.

— О, Гюстав, — если ты не можешь простить меня, то прости ее! Лишь я заслужил твой гнев, пусть же он падет на меня одного! Мы не столь виновны, сколь несчастны… Если бы ты знал…

— Довольно! Довольно! Избавь меня от подробностей!

— О, ты не так несчастен, как мы! Ты еще не все потерял…

— Ты думаешь?

— У тебя осталось уважение к самому себе. Добрые дела, которые ты совершил и совершишь в будущем, спасут тебя от отчаяния.

— Ты полагаешь? Все эти добрые дела можно уподобить зданию, чьим фундаментом была любовь, а своды венчала дружба. Теперь, когда нет ни опоры, ни сводов, здание рухнуло, и под его развалинами погребено мое сердце…

— Что ты хочешь этим сказать?

— То, что все, созданное нами сообща, исчезнет, не оставив ни малейшего следа. С сегодняшнего вечера хозяин здесь — Мадозе.

Услышав это, Артона побледнел еще больше.

Явился врач. Маркиз попросил его и Жана-Луи позаботиться о раненом и вернулся в свой кабинет.

Валентина сидела за столом. Перед нею, освещенное лампой, лежало письмо мужа. Услышав его шаги, она обернулась. Маркиз увидел ее прекрасное бледное лицо и жест, полный отчаяния.

— Гюстав! — воскликнула она с мольбой. — Если вы не поверите моим словам, то, как ни велика моя вина перед вами, возмездие будет несправедливо. Но вы поверите, вы должны мне поверить! Вероломство не в моей натуре… Обстоятельства…

— Раз вы уже ссылаетесь на смягчающие вину обстоятельства, — прервал он ее, — значит, вам самой ясно, что вы виновны и дело ваше проиграно!

— О, боже, неужели вы мне не поверите! — воскликнула Валентина, ломая руки и бросаясь на колени перед мужем. — Поверьте мне, Гюстав! Вы здесь пишите, что ребенок…. наш ребенок…

— Ни слова больше, или я убью тебя! — крикнул маркиз, занося над головой жены окованный железом каблук. — Ребенок? Ты хочешь, чтобы я поверил, будто он мой? Да?

Гюстав был страшен: он скрежетал зубами, на губах выступила пена. Он судорожно сжимал пальцы, боясь поддаться искушению и задушить жену.

— Подлая! Подлая, — вскричал он хрипло. — Гадина! Обесчестив мое незапятнанное имя, утопив мое счастье в разврате, покрыв позором седины отца, ты хочешь, чтобы я тебе поверил, проклятая? Но для этого нужно, чтобы в моей душе оставалось хоть немного веры, надежды или любви… Они умерли! Ты убила их!

Валентина, заломив руки, оцепенев от отчаяния, молча слушала эти горькие укоры, которые жгли ее, словно раскаленные угли.

Гюстав умолк. Слышно было лишь прерывистое дыхание двух отчаявшихся людей, потерпевших полное крушение. Гибло все, что составляло их счастье, здоровье, молодость, богатство, взаимное уважение, красота, лучшие качества души и сердца… Все это было само по себе бесценно, а с рождением ребенка еще больше украсило бы их жизнь. Роскошно разубранный корабль опрокинулся от неосторожности кормчего, который пренебрег опасностью…

— Гюстав, — прошептала Валентина, — дорога ли вам память матери?

— Не смейте осквернять своими устами ее имя! Между моей матерью и вами нет ничего общего!

— Сжальтесь, выслушайте меня! Верьте, я не ищу оправданий. Я знаю, что виновата и что вы никогда меня не простите. Снисхождения я не заслуживаю. Ваша ненависть… Не сердитесь, я упомянула имя вашей матушки лишь для того, чтобы сказать вам… Не отталкивайте меня! Как бы низко ни пал человек, он не может солгать, если призывает в свидетели покойного. Клянусь вам именем вашей матери…