Работа над ролью далась мне без лишних мучений и бессонных ночей, потому что в детстве жил на Украине, знал украинцев, их повадки, жесты, мелодика украинской речи была на слуху… О широте натуры моего героя красочно говорит его мечта: построить у себя в колхозе первым в стране полный коммунизм! На вопрос артиста Аполлона Ячницкого в роли парторга: «А остальные как?» – отвечает: «А это як воны успеють!»

Примечательна была встреча со студентами гуманитарных факультетов после спектакля в моей гримуборной (разговор шел с помощью переводчика).

– Молодые люди спрашивают, почему в спектакле вас – председателя колхоза – критикуют за то, что вы продаете в Заполярье свои яблоки по высоким ценам и называют спекулянтом? Ведь в Заполярье яблоки не растут?

– Нет.

– Студенты спрашивают, почему же вас не хвалят за транспортировку на Крайний Север витаминов для жителей? Имеет ли ваш председатель личные выгоды от продажи яблок?

– Нет.

– А куда идут деньги?

– В колхозную кассу.

– Так почему же ваш герой – спекулянт?

Вразумительного ответа я не нашел.

– Вот студентка спрашивает, почему вас ругают за то, что вы хотите первым коммунизм построить у себя в колхозе? Почему?

– Мы хотим, чтобы вся страна стала коммунистическим обществом.

– Французская молодежь единодушна в том, что вас напрасно ругают. Помыслы вашего председателя по вашим же этическим нормам правомерны. В Москве есть ВДНХ, где демонстрируются высшие достижения отдельных передовых сельских хозяйств, а не всего сельского хозяйства. Почему же не построить коммунизм в одном показательном селе и не сделать его образцом вашей мечты, достойным всеобщего подражания – всегосударственного?

Вразумительного ответа я снова не нашел.

Какое совпадение! В один и тот же день – 28 июня 1963 года – давались спектакли: «Проделки Скапена» Мольера в Москве и «Яблоко раздора» В. Бирюкова в Париже!

Ну, что ж, скоро заключительный аккорд гастролей. Скоро нас попросят освободить «рай». Нужно возвращаться на свою «планету», чтобы работать… И обязательно бороться, бороться и бороться… Сами с собой – но бороться.

Остатки – сладки. Последние из накопленных впечатлений – телеграфно. Завтрак у Луи Арагона и его жены Эльзы Триоле, родной сестры Лили Брик. Помимо того, что хозяева дома знаменитые писатели, представитель сильного пола этого дуэта еще и лауреат Международной Ленинской премии «За укрепление мира между народами», а также почетный доктор наук Московского и Пражского университетов. Обильный стол, шутки, анекдоты. Взрывы смеха после каждого рассказанного эпизода. Смеялись все, кроме Эльзы Триоле, не в совершенстве, мягко говоря, понимавшей русскую речь и ею владевшей.

Лиля Брик переводила сестре содержание каждого «опуса» на французский, и каждый раз, в уже наступившей после смеха тишине, вдруг взрывался другой – пискообразный, очень заразительный, полный восторга, окрашенного каким-то шаловливо-озорным блеском в глазах весьма солидного возраста, умной, интеллигентной дамы. И каждый раз, услышав писк этого детского восторга, вся наша компания, включая и Луи Арагона, владевшего русским языком, вновь взрывалась от хохота, но теперь уже не от «опусов», а от неотразимого обаяния милой знаменитой француженки.

Во дворике двухэтажного особняка, первый этаж которого занимала какая-то баронесса, а второй – Арагоны, красовался дивной работы мраморный, с позолотой и ангелочками, рыбами и русалками фонтанчик, извергавший из себя в разные стороны струйки воды. В стороне – беседочка и множество старинных кресел.

– Это ваш садик и фонтанчик? – полюбопытствовал я.

– Нэ-э-эт, – ответил Арагон. – К сожалению, нэт. Это собственность клюба, пардон, гомосексуалистов, прэзэдэнт которого… – И он назвал фамилию очень известного артиста.

У меня чуть-чуть, самую малость, отвисла челюсть.

В комнате для гостей на стене – портрет Арагона работы самого Матисса. Один из наших «руками водящих» вовсю расхваливает эту работу знаменитого художника: «Потрясающе! Удача! Гениально! Глубоко! Какой колорит!» Все переходят в другую комнату. Арагон и я оказались в арьергарде.

– А вам понравился портрет?

– Не могу врать – не очень… – признался я.

– Мне тоже нэ очэнь. Пожалуйста, не скажите никому. Особэнно Эльзе не скажите. А ваш товарищ, который хвалил Матисса, художник? – спросил Арагон..

– Нет, он чиновник. Когда-то был освобожденным парторгом в Суриковском художественном училище, наслушался там всякого. Запомнил кое-что…

– Я вас хорошо понял. Я сам коммунист. Я хорошо знаю вашу жизнь. А парторг молодец! Кое-что все-таки запомнил! Это бывает редко! Молодец!

И рассказал маленькую, как он назвал, историю-быль.

«По окончании лекции о знаменитых художниках профессор спросил:

– Вопросы есть?

– Есть!

Большая аудитория истинных ценителей живописи устремила свои взоры на пышную, очень взволнованную даму.