— На Северный вокзал!

Любопытно, отчего это люди, стремящиеся ускользнуть от правосудия, выбирают всегда Бельгию или Англию, а не южные страны?

Кучер вернулся один, сообщив, что начальница приедет завтра. Привратник добрых три дня не отходил от ворот, ожидая ее возвращения.

Таким образом, власти, пришедшие с обыском, застали в приюте только Бланш Марсель. Следователь г-н N. не намеревался участвовать в обыске лично, так как был слишком занят. Его заменил молодой помощник прокурора, Филипп Леонар, весьма ревностно относившийся к своим обязанностям. Следователь предполагал, что он не опасен для Эльмины и ее сообщников, так как заметки в газетах послужат им предупреждением. Однако, как мы уже видели, г-н N. ошибся в своих расчетах.

Леонар в сопровождении понятых явился в приют и, не найдя никого из служащих, кроме Бланш Марсель, обратился к ней с вопросом:

— Где госпожа Сен-Стефан?

— Она должна скоро вернуться, сударь.

— Откуда? В котором часу?

— Это мне неизвестно.

— Когда она уехала?

— Не могу вам точно сказать.

— Она ничего не говорила вам перед отъездом?

— Решительно ничего.

— И часто она уезжает подобным образом?

— Право, не знаю.

Помощник прокурора терял терпение.

— Газеты сообщали о ее поездке в Италию. Она уже вернулась оттуда или еще не ездила?

— Она заболела и не смогла уехать.

— Как давно вы здесь?

— Около двух месяцев. Я еще не успела ознакомиться с делами приюта.

— Однако вы не торопитесь! — заметил помощник прокурора улыбаясь.

Бланш поняла, что перехватила через край: стремясь себя выгородить, она лишь повредила себе. Похожая на испуганную птичку, она была довольно мила; ее движения отличались змеиной гибкостью. Обманщицу оставили в покое. Леонар счел нужным собрать свидетельские показания и проверить документы. Но девочки, а тем более Бланш никогда не слышали имени Розы Микслен.

— Дайте мне списки всех детей, поступивших в приют, — потребовал Леонар.

— Детей принимала сама начальница. Классные журналы тоже были у нее; я не знаю, где она их хранит! — заявила Бланш.

Итак, ни списков, ни свидетелей… Заглянули во все парты: тетрадок и книг Розы там не нашлось. Г-н N. ограничился бы этим; но его настойчивый помощник посетил все спальни, обошел все комнаты. Нигде ничего! Они уж заканчивали осмотр, когда на сцене появилось новое действующее лицо.

Вдова Микслен узнала из газет про обыск и весьма удивилась, что ее просьба наконец удовлетворена. Неужели правосудие все-таки существует! Однако зачем заранее сообщать об обыске? Разве так делают? Зачем понадобилась эта заметка — для рекламы или для предупреждения? Но, так или иначе, обыск все же состоится; она будет присутствовать при нем и, если ее Роза действительно когда-то находилась в доме, сумеет это обнаружить.

— Как видите, сударыня, — сказал Леонар, — вашей просьбе вняли. Но напрасно вы воображаете, что ваша дочь здесь. Впрочем, матери все простительно.

На вдову Микслен страшно было смотреть: бледное, изможденное лицо, горящие глаза… Ее взгляд рыскал повсюду, ищущий, пристальный, испытующий.

Все молчали. Вдруг она кинулась к этажерке, стоявшей возле кровати. Там в вазочке лежало костяное колечко; на него никто не обратил внимания.

— Так я и знала! — воскликнула она. — Вот кольцо, сделанное ее дядей, когда он сидел в понтонной тюрьме в дни Коммуны. Роза так дорожила этим колечком, что снимала его на ночь, боясь сломать во сне, — видите, какое оно хрупкое! А вот ее инициалы «Р» и «М» на внутренней стороне ободка. Теперь я не уйду, пока не увижу дочурку живой или мертвой!

Бедная Роза сняла кольцо в тот вечер, когда ее привезли в приют, и больше о нем не вспоминала — ей было не до того.

— Кто живет в этой комнате? — спросил Леонар у Бланш Марсель.

— Никто, я никого здесь не видала.

Вдову Микслен невозможно было остановить. Все шли за ней по пятам, как охотники за собакой, почуявшей дичь. Но ни в спальнях, ни в классах, ни в столовой не было никаких следов пребывания Розы. Вытянув худые руки, мать обшарила все закоулки, вплоть до чердака. Она спускалась в подвалы, раскапывала там каждый бугорок на земляном полу, затем направилась в сад.

Слуги разбежались; один лишь привратник, не понимая, что происходит, все еще ждал у ворот приезда начальницы. Вдова Микслен обошла цветники, побывала у часовни, потрогала землю под деревьями. Теперь оставалась только небольшая рощица и помещения, где жили слуги.

Птицы уже свили гнезда на том самом дереве, откуда зимой раздавалось зловещее мяуканье кошки. Покинутое животное, вероятно, издохло от голода. С веток слетали белые лепестки, похожие на снежинки, падавшие на тело Розы, когда оно лежало в негашеной извести.

Это было прелестное местечко: раздавался щебет птиц, порхавших с ветки на ветку, пестрели венчики маргариток. В траве что-то белело, вроде кучки камешков. Вдова Микслен нагнулась, зорко всматриваясь. Вдруг она испустила пронзительный крик. Оказалось, что это не камешки, а остатки детской руки. По-видимому, кошка пыталась вырыть труп, чтобы утолить голод, но, почуяв запах извести, прекратила свои попытки.

Рыча как львица, вдова отрыла весь скелет. Он был страшен: на костях кое-где еще оставалось мясо. Хриплые крики, вырывавшиеся из груди несчастной матери, взволновали и понятых. Находка ужаснула даже помощника прокурора. Вопли вдовы Микслен привлекли внимание; собралась толпа.