Шрифт:
Порывшись поглубже, вдова могла бы наткнуться еще на один скелет. Там была зарыта учительница, убитая мерзавцем Николя. Ее-то письмо, написанное в надежде, что оно кому-нибудь попадется, и прочла Клара. Но в своем материнском эгоизме вдова Микслен, найдя останки дочери, не подумала, что могли быть и другие жертвы. Ее пришлось силой оторвать от ямы и усадить в фиакр. Толпа возмущенно гудела. Но вдруг раздался голос, пронзительный, как скрежет железа:
— А я вам говорю, что все они спятили: и мать, и прокурор, и понятые. Слушайте! Ведь приютский сад примыкает к бывшему кладбищу; я помню, как это кладбище распродавали по участкам. Один из них госпожа Сен-Стефан купила, чтобы расширить территорию приюта.
Эти слова успокоили толпу.
— Как ваше имя? — спросил говорившего Леонар.
— Пиньяр, могильщик; живу на улице Крик, в доме номер двадцать три, это близко отсюда. Я сам работал на том кладбище.
Все разошлись, уже не веря в виновность Эльмины и ее сообщников. Кости отвезли в морг для исследования. Лихорадочное возбуждение вдовы Микслен сменилось полным упадком сил; пришлось поместить ее в больницу. На другой день в клерикальных газетах можно было прочесть:
«Некая Микслен, у которой исчезла дочь, утверждала, будто след пропавшей отыскался в приюте для выздоравливающих детей, начальницей коего являлась г-жа Сен-Стефан. Власти уступили настойчивым просьбам матери и произвели обыск. Обнаружив детский скелет в той части приютского сада, где раньше находилось кладбище (что подтверждено свидетелями), несчастная мать вообразила, будто это останки ее дочери. От потрясения ее разбил паралич, и она, вероятно, не выживет. Вести следствие бесполезно, так как обвинять некого и не в чем».
Левые газеты, наоборот, возмущались тем, что следствию не дали хода.
Старый Пиньяр не лгал: он и в самом деле когда-то работал на этом кладбище. Но покойников там уже не оставалось; их давно вырыли и схоронили в катакомбах.
Дело о приюте предали забвению, тем более что председатель благотворительного комитета, граф де Мериа, не был в состоянии ответить на вопросы следователя. Впрочем, и без показаний могильщика, подтвержденных другими жителями, а также местными властями, граф остался бы вне подозрений, ибо не жил в приюте.
Обвинения отпадали, так как близость кладбища объясняла все. Труп частично сохранился, благодаря особым свойствам почвы; это случалось, по мнению сведущих людей, довольно часто. Правда, гробик отсутствовал; но ведь при уничтожении кладбища не было принято никаких мер, чтобы сохранить могилы в целости.
Одна благочестивая дама, лет двенадцать назад похоронившая на этом кладбище маленькую дочь, обратилась с ходатайством, чтобы ей отдали найденные останки без медицинского осмотра. Эту просьбу, поддержанную рядом влиятельных лиц, исполнили, потому что осмотр был теперь бесполезным и даже кощунственным. Молодому помощнику прокурора, а также г-ну N., отдавшему предписание об обыске, объявили выговор.
Прежде чем вернуться к г-ну N., объясним, почему граф де Мериа не мог дать ответа на вопросы, которые следователь собирался ему задать.
XXXVIII. Каждому — свой черед
Долгое время Гектор вел преступную жизнь; долгое время стоявшие ниже его относились к нему почтительно, а те, кто был богат и развращен — благосклонно. Казалось, ему была обеспечена безнаказанность. Рухнув с такой высоты, он неизбежно должен был разбиться.
Глупо попавшись на удочку, то есть на записку сыщика, граф долго поджидал его, рассчитывая, что тот явится с минуты на минуту. Но Николя так и не пришел. Усталый, терзаемый тревогой, раздраженный тем, что на него слишком внимательно поглядывали (это любопытство было вызвано обыском в приюте), де Мериа вернулся домой около двух часов ночи. Полагая, что Валери спит, он прошел в свой кабинет, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить ее. Ему вздумалось проверить, сколько осталось от приданого жены, которое он уже давно собирался поместить в банк. Каково же было его изумление при виде пустой шкатулки!
Гектор резко дернул за звонок; явился лакей.
— Пьер, графиня заходила в мой кабинет?
— Нет, сударь.
— Кто же здесь был?
— Господин виконт д’Эспайяк, с поручением от вас. Потом он уехал вместе с графиней.
Гектор упал в кресло.
— Как, графини нет дома?
— Нет, сударь. Господин д’Эспайяк имел с нею беседу, а потом они вместе уехали; господин виконт еще раньше велел заложить карету — он очень торопился.
— В котором часу это было?
— Около десяти часов вечера.
— В какую сторону они поехали?
— Не могу знать. Господин виконт правил сам.
— Хорошо, ступай.
Лакей вышел, но сразу же вернулся.
— Я забыл, сударь, тут есть письмо для вас.
Это была повестка с вызовом к следователю для дачи показаний по делу Розы Микслен…
Де Мериа заперся в кабинете и как бешеный зверь начал крушить все вокруг, рвать бумаги и книги. Он был вне себя от ярости. Наконец, несколько успокоившись, Гектор впал в раздумье. Его лицо было искажено от ужаса.
— Надо покончить с собой! — пробормотал он.
Взяв револьвер, этот презренный человек долго смотрел на него, затем приложил к виску. Но у него не хватило мужества спустить курок, и он отбросил оружие.
— Нет, я не в силах себя убить… Быть может, меня помилуют, а может быть, не сумеют доказать мою вину…
Столь же трусливый, сколь и подлый, де Мериа мысленным взором окинул всю свою жизнь, и она показалась ему такой гнусной, что внушила отвращение. Он заплакал как ребенок. Его томил жгучий стыд, сердце раздирала тоска. Думая о жене, бежавшей с Николя, он корчился от бешенства. Трижды он брал револьвер и трижды малодушно ронял его. Ему хотелось жить, все равно где, все равно как, лишь бы жить.