Эль Мизар, увлекшийся было видением извивающихся стен, подпрыгнул на месте:

— Что ты имеешь в виду?!

— Помните наши минные поля в окрестностях Флоры Альфа 7? Если с ним была Тайла, то они могут быть только там. Я продал ей карты.

— Карты минных полей? — до этого Эль Мизару казалось, что карты минных полей вокруг взорванной планеты — абсолютно бесполезная вещь. — И что же ты получил?

— Карту расположения дангарских мин… ну… и еще кое-что.

— Ты переспал с ней?! Зачем тебе это? — Эль Мизар казался немного смущенным. — Ну, я имею в виду не Тайлу, карту дангарских мин?

— Как же вы не понимаете, это уникальное место. Там можно спрятать что угодно, а карты полей есть только у нас с Тайлой. Ну какой дурак туда еще сунется? А с Тайлой мы давние друзья. Кстати, про историю с главнокомандующим Одигаром я знаю лично от нее. Никто от меня об этом никогда не узнает и никаких анекдотов про вас мы не сочиняли.

Авторитет Фарадана вырос в глазах министра в несколько раз:

— Мы отправляемся туда! Прямо отсюда! — он попытался встать с топчана, нелепо вздернув ноги, но неуклюже шмякнулся обратно. — Но не прямо сейчас…

— … И радуга, словно нимб, сияла над ее головой, когда я увидел ее впервые. Мокрая, после только что закончившегося дождя, одежда прилипла к ее телу. Ее нежная фарфоровая кожа просвечивала сквозь тонкие складки платья. Она казалась нимфой — хозяйкой источника, дарующего вечное блаженство, которая только что покинула его, дабы принести радость в этот грешный мир. Золотистое сияние укутывало ее даже в пасмурный день. Подобно тонкому лучу солнца, изменчивому и неуловимому, озаряла она все на своем пути. "Богиня!" — подумал я. И чтобы быть с ней, я должен стать богом! Эриан!.. Мелодия этого имени не смолкала в моей душе ни днем, ни ночью. Неделями ходил я вокруг да около, не смея приблизиться и заговорить с ней. Щедрой наградой часов ожидания я в императорском саду, казалось мне ее появление. Порой она просто неспешно прогуливалась по аллеям, порой купалась обнаженной в фонтанном пруду. Капли воды бриллиантами сверкали на ее мраморной коже, и казалась она самой прекрасной из статуй, что словно по волшебству, ожила среди своих неподвижных подруг. И кружила она меж них в танце, приглашая присоединиться, но ни одна не откликнулась, стыдясь, ибо грубыми и неуклюжими стали бы они по сравнению с ней. Временами, она вспоминала о своей божественной природе и принималась творить. Как чудесно она рисовала! Она точно передавала внешний облик изображенного, и в то же время казалось, что там нарисовано нечто совсем иное. Наверное, думал я, она видит мир совсем иначе, чем мы, простые смертные. Непостижимым образом, обыкновенный сорный цветок, что я порой затаптывал, проходя мимо, превращался в необыкновенно прекрасный и загадочный шедевр природы. Как хотел я быть тем неприметным цветком, что и живет — то несколько дней, ведь он привлек ее внимание! Порой она рисовала фрукты, иногда съедая их или откусывая крохотные кусочки. Как хотел я быть той вишенкой, что исчезла меж алых губ! Я хотел стать ее кистями, ведь они постоянно чувствовали ее нежные прикосновения, когда, слегка высунув кончик языка, творила она! Как хотел я поделиться с кем-нибудь чувствами, переполнявшими меня, но лишь маленький принц стал поверенным моих чувств. Лишь он внимал сказкам про прекрасную фею, что живет совсем рядом, но остается недостижимой для простых смертных. В попытках отвлечься, с головой уходил я в работу, чтоб быстрей пронеслось то время, что не мог видеть ее. Даже ночью не мог я спать. Без устали работая сам, не давал я передышки и всем остальным. И раньше срока создал я крейсер, равных которому не было доселе. И доволен остался мной император. "Назови его сам!" — предложил он. "Пусть зовется он — Эриан!" — не задумываясь, воскликнул я. От чего-то смутился император, и так сказал: "Негоже называть военный корабль именем… женским, ибо звучит оно слишком мягко и женщины… склонны к непостоянству. Надо нечто более твердое и неизменное". "Тогда, пусть будет "Аксиома"! — ответил я. — И будет она истиной в высшей инстанции, непоколебимой, словно сама Каберонская империя!" Наградил меня император, на прощанье сказав, что лишь богу было под силу создать подобный шедевр. И высшей наградой стали для меня его слова, ибо богом назвал он меня. Я стал богом, а значит, стал достоин приблизиться к НЕЙ! Опрометью бросился я в императорский сад, желая найти свою любимую. И была она там. Впервые, не скрываясь, подошел я к ней, по-прежнему не зная, что сказать. И чем ближе я подходил, тем медленнее шел. Вот она повернула голову в мою сторону. И остановился я, и сердце замерло в ожидании ее приговора — стоит ли биться дальше. Благостью всех богов Вселенной снизошла на меня ее приветливая улыбка! С тех пор стал я приходить к ней каждый день. Часами беседовали мы. Как легка, мила и внимательна оказалась она! Вскоре, я интересовал ее куда больше, чем все цветы вокруг, позабыты оказались кисти. Казалось мне, что весь мир превратился в вакуум, где остались лишь мы двое… Как снисходительно слушала она меня! Не помня себя от счастья, рассказывал я ей обо всем. А сколько участия и интереса проявляла она к моей работе! О, если бы тогда посмел хоть кто сказать о НЕЙ плохое слово, я бросился бы на него и зубами разорвал богохульнику горло. О, если бы я только мог представить себе ее истинные мотивы! Тем больнее было мое падение с вершин блаженства в черную бездну отчаяния!

— И что же случилось? — Брунадар налил себе еще вина.

Они с Албертом сидели в каюте императора. После того, как выяснилось, что они безнадежно застряли на минном поле, каждый разбрелся кто куда, желая побыть в одиночестве. Гвардейцы отправились утешать друг друга, Тайла заявила, что не хватало ей только в свои последние дни любоваться на их гнусные физиономии и заперлась у себя, а император и Алберт устроились, вспоминая былое.

Брунадар часто вспоминал своего учителя, особенно пока не вырос, и круговерть дворцовой жизни не увлекла его. Однажды инженерный гений просто исчез, и на все вопросы сына император лишь уклончиво отвечал, что тот на отдыхе. Время шло, а Алберт так и не возвращался из затянувшегося отпуска. Постепенно воспоминания о нем приходили все реже и реже. Но встретив его, Брунадар словно вновь окунулся в детство. Даже на краю гибели хотел узнать он, что же случилось со старым учителем.

— А то, что и должно было случиться с дураком, влюбившимся в шлюху с Эроса! — напротив Алберта уже валялась разбитая бутылка, полет которой не успел предотвратить Брунадар. И теперь старик способен был рассуждать вполне здраво. — Она повадилась приглашать меня на романтические уединенные прогулки по "Аксиоме". Она говорила, что этот корабль — отражение моей души, узнавая его, она постигает меня, — Алберт склонил голову и мрачно уставился на дно пустой бутылки, что держал в руке.

"Сейчас опять полетит в стену!" — подумал Брунадар, но не осмелился прервать воспоминания столь мелкими придирками. Неожиданно Алберт аккуратно отставил ее в сторону и провел рукой по щеке. Брунадару показалось, что он успел заметить блеснувшую слезу. Когда Алберт поднял голову, щеки его были сухи, а глаза невидяще уставились в стену перед собой. Казалось, он рассказывает все это не императору, а невидимому собеседнику, быть может, тому самому принцу, с которым делился много лет назад.

— Отражение души! Как же! Единственное, что ее интересовало — это схемы управления и основные инженерные системы. Вскоре эта змея знала корабль едва ли не лучше меня самого. Ее близость окончательно лишила меня головы, обезумев, поддался я на авантюру — совершить небольшой полет вокруг орбитальной станции, где стояла "Аксиома". Невинной шалостью, посвященной возлюбленной, казалось мне это в тот миг. Как многообещающе улыбались мне ее игривые смеющиеся глаза, когда она предлагала эту "небольшую прогулку" — как, нежно целуя, сказала она. Сейчас, я представляю, насколько смешно ей действительно было в этот момент, как потешалась она в душе, говоря, что прежде, чем узнать до конца меня, она хочет первой познать этот корабль в полете! — Алберт нагнулся и схватил пустую бутылку. — И как глуп был я, представляя ее невинной девушкой, живущей в особом, романтическом мире!

Зажмурившись, Брунадар услышал, как разбилась она за его спиной, громко ударившись о стену. Тоскливый вопль Алберта вторил звону осыпающихся осколков.

— Экипаж "Аксиомы" еще не успели укомплектовать. Невыразимо самоуверенный и гордый собой, проник я на корабль. "Аксиома" — поистине шедевр среди всех крейсеров этой галактики. Огромная и непобедимая, по размерам своим подобна небольшой луне, состоящая из двадцати отдельных кораблей. А при необходимости ею мог управлять всего один человек. Поскольку у меня были все коды доступа, мы без проблем покинули монтажный шлюз и вышли в космос. Поставив "Аксиому" на автопилоте кружиться по широкой орбите, я повернулся к возлюбленной за наградой. Улыбнувшись, она обняла меня, и свет померк…

Воспоминания захватили Алберта целиком, он больше не скрывал текущих слез, скорее всего, он просто не замечал их:

— Не чувствуя тела, пришел я в сознание, по-прежнему во мраке и лишь звезды кружили перед моими глазами. "Космос! Я в открытом космосе!" — в ужасе понял я, — Алберт вскочил и принялся хаотично вышагивать по каюте. — Она выкинула меня в космос, правда, не поскупилась на скафандр. Какая щедрость! Уж лучше бы она убила меня на месте или перерезала шланг воздуховода! Беспомощный, я наблюдал, как пристыковываются корабли хардильеров. О боже, думал я, что будет с теми несчастными, что сейчас на корабле?! Многие из них стали мне друзьями за те долгие месяцы, что строился корабль. А что станет с орбитальной станцией?! А как же маленький принц, что прибыл наблюдать за первым полетом "Аксиомы"? Неужели, это будет последнее, что увидит он в своей жизни, ведь хардильеры не оставляют следов! Оружием "Аксиомы" вся станция могла превратиться в груду покореженного метала в считанные минуты! Отчаяние захватило меня, моя душа рвалась к ним, вытягиваясь в бесконечно тонкую струну, причиняя мне невыносимую боль. Словно каждую клетку, каждый нерв моего тела растягивали и плели из этого веревки. На этой-то веревке и повесилась моя душа. Не в силах вынести всего этого перекрыл я подачу кислорода. Последним, что я видел, были боевые истребители, вылетевшие со станции. Сверкнули выстрелы и многие из них исчезли в ярких вспышках…