– Ладно, не обижайтесь, Лисий. Я выйду.

Крепость Антония расположена на насыпной террасе северного склона Храмовой горы. Пандус и каменная лестница ведут к парадному входу в крепость. Внизу стоят Каифа, его свита, Иисус в окружении стражи и множество зевак. Мощные ворота распахиваются. Конвой солдат спускается по ступеням и выстраивается по обе стороны лестницы, лицом к лицу попарно, будто опоры для перил. На верхней площадке появляется недовольный Пилат. Сзади на шаг от него останавливаются трибун Лисий и старший центурион гарнизонной когорты Корнелий.

Пилат чуть поворачивает голову вправо и тихо спрашивает:

– Как его имя?

– Иосиф, - подсказывает Лисий.

– Я слушаю тебя, Верховный Жрец Иосиф Каифа, - громко по-армейски произносит он.

Толпа внизу затихает.

– Наместник, мы требуем твоего суда над этим человеком, - Каифа дает знак, и стражи выводят вперед закованного Иисуса.

Пилат равнодушно взглядывает на узника.

– В чем он обвиняется?

– Он возмущал народ в Храме и называл себя Царем Иудейским.

Еще ночью Каифа утвердился именно на такой формулировке обвинения, считая невозможным посвящать оккупанта, язычника и антисемита Пилата в истинные причины суда. Римскому прокуратору вовсе не нужно знать о богохульстве, которое его очень позабавит. Если только сам еретик не расскажет ему правду, ища у него поддержки. Достаточно ему нарушить национальную этику и выставить себя жертвой иудейского фанатизма, чтобы заслужить симпатию Пилата. Каифа ненавистным взором провожает Иисуса, которого двое солдат, забрав его у стражи, уводят в преторию. Теперь его не ударишь палкой по устам, и он может говорить все, что захочет. Напрасно Господь не убил его на месте! Зачем он дал им этот знак?

Пилат не возвращается в дворцовые апартаменты. Он допрашивает узника здесь же, неподалеку от ворот - в нижнем зале северо-западной башни, где разместились интендантские службы гарнизона. Конвой остается у дверей, Пилат садится за стол на курульное кресло, поодаль пристраивается писарь. Прокуратор хмуро оглядывает стоящего перед ним человека в цепях.

– Твое имя?

– Иисус из Назарета.

– Ты галилеянин?

– Да.

– Меня все называют «господин».

Иисус молчит. Не такого суда он ждал - от человека, с которым ему не о чем говорить. Синедрион должен был вывести его к городской стене и забить камнями. Но его обморок все спутал. И теперь он во власти тупого чиновника, который не дорос даже до потребности в Боге. Он мертвее мертвых.

– Может быть, плеть научит тебя почтительности?

– Не нужно…господин.

Пилат удовлетворенно кивает.

– Ты признаешь то, в чем тебя обвиняют?

– Я говорил в Храме и не стану отказываться от своих слов.

– Ты - Царь Иудейский?

– Мое царство не от мира сего.

– От какого же?

– От небесного.

Прокуратор морщится. Не хватало ему очередного пророка и шарлатана.

– Ты служишь Израильскому богу?

– Я служу Царству Небесному.

– Что же есть в твоем царстве?

Иисус некоторое время молчит, ища самое короткое определение тому, что вне языка.

– Там нет человека.

– Что же там есть? Одни боги?

– Там нет богов. Только чистый дух.

Пилат с легким любопытством смотрит на узника.

– Так ты софист?
– он произносит это по-гречески.

– Софисты даже не приближались к истине, - отвечает по-гречески Иисус. - Я знаю истину.

– Похоже, ты образованный человек. Ты знаком с греческой философией?

– Да. Господин.

– Что ты говорил в Храме?

– Истину.

– За эту истину твои враги привели тебя сюда?

– У меня нет врагов.

Пилат опять морщится. За время службы он привык слышать от подсудимых самые глупые оправдания. Желая спасти свою жизнь, люди начинают громоздить бессмысленную ложь. Он разочарован.

– Кто же те люди, которые привели тебя сюда? - насмешливо спрашивает он.

Иисус невозмутимо отвечает:

– Они лишь делают то, что им должно делать.

– Конечно. Ведь они твои враги.

– У меня нет врагов.

Это вновь пробуждает любопытство Пилата.

– Кто же они?

– Они - человеки.

– А кто ты?

– Я свободен от человеческого.

– Это забавно.

В это время в зал входит Прокула. Солдаты при дверях почтительно вытягиваются. Аристократка гордо несет мимо них свою голову с римской прической. Следом за ней идет ее раб - камергер.

– Отпусти его, - велит она ему, и тот бережно спускает на пол белый пушистый клубок. Этот крохотный щенок, недавно оторванный от сосцов, бежит за своей новой хозяйкой, перекатываясь на коротких лапах, которые обещают стать когда-то мощными опорами.