Вскоре они достигают речушки, которую и переходят вброд - все, за исключением замявшегося Иуды.

– Что, друг, воды боишься?
– шутит Петр.

– Холодную не люблю, - хмуро отвечает Иуда.

Петр вспоминает о его искалеченной ноге и решительно мочит свои ноги второй раз в воде.

– Давай, друг, я тебя перенесу. Садись на спину.

Иуда удивлен таким великодушием. Иоанн смотрит с большим неодобрением на то, как Иуда совершает свой переход верхом на могучем рыбаке. Глупый, добрый Петр! Нужно ему тащить на себе этого мрачного, скупого хромуна, который спит в обнимку со своим денежным ящиком. Пусть бы шел как все остальные!

– Благодарю тебя, Петр, - говорит Иуда на том берегу.

– Пустяки, друг. Ты ведь не из прихоти. Я понимаю, нога болит. Лечить я не умею, как учитель, но хоть так помогу.

К полудню следующего дня они достигают горы, на которой расположен Назарет. Но Иисус и не думает подниматься в город-могильник. Они входят в село у подножия горы. Здесь Иоанн с Иаковым чувствуют себя как дома. Много лет назад их отец приобрел на склоне небольшой виноградник и нанял для работы на нем безропотного, тихого Захарию, который владел крохотным участком по соседству. Судья был скуп на оплату, но охотно покровительствовал тому, кто каждую осень доставлял ему годовой запас вина. Он щедро угощал им своих гостей, добиваясь от них признания, что его вино лучшее на всю округу. Его гости не чувствовали разницу, но, хорошо зная тщеславие судьи, вежливо соглашались. И тогда Зеведей бывал очень доволен, будто не Захария все сделал за него, но он сам взрастил и произвел этот чудесный напиток.

Именно к этому человеку, который из года в год добросовестно возделывал свой и чужой сад, братья ведут своих спутников прямо к виноградникам, на пологом склоне, где одинокий Захария живет бессменным сторожем в своей хижине.

Пожилой крестьянин с въевшейся в загрубелые ладони землей почтительно и равнодушно встречает двух барчуков. Весь его вид выражает смирение перед жизнью. Иоанну вдруг становиться неловко за свой господский статус перед остальными.

– Здравствуй, Захария, - дружески произносит он, торопясь вернуть садовника в равное положение.
– Как ты? Жив, здоров?

– Благодарю, господин. Здоров пока.

– Вот и хорошо.

– Вино я все свез в ваш дом, - отчитывается он.
– Оставил вашей матушке.

– Да, да, хорошо. Мы с друзьями хотим у тебя передохнуть?

– Благодарю, господин, - растерянно бормочет Захария.
– Вот только места у меня мало.

Позади него стоит его ветхая лачуга, а дальше пологий склон словно причесан ровными рядами шпалер, на которые опираются лозы с курчавой зеленью. Участки взяты в окаем смоковниц, как в скобки. Оттуда доносятся трели птиц.

– А нам много и не нужно, - объясняет Иоанн.
– Мы переночуем и уйдем.

– Как угодно господам.

Захария опять принимает смиренную позу. Кажется, он готов почтительно кланяться, даже если его выгонят из собственного дома. Чтобы прекратить эту неловкость, Иоанн просит его показать виноградник. Юноше хочется быть вежливым, но старик все понимает по-своему. Молодые господа явились с проверкой, и ему теперь нужно во всем отчитаться. Он ведет двух инспекторов на судейский участок и подробно все объясняет. Столько-то старых кустов он удалил, столько-то насадил, подрезал, удобрил…

– Хорошо, хорошо, Захария, - перебивает его юноша. Ему это не интересно. - Поступай, как считаешь нужным. Мы тебе полностью доверяем.

– Ваш родитель любил прядок и требовал отчета за каждую лозу, - поясняет Захария.

– Мы тебе не судьи, - великодушно разъясняет Иаков.

Захария смотрит на барчуков вопросительно. Должен ли он считать, что его отчетом остались довольны?

Иоанн оглядывается вокруг и счастливо вздыхает. Здесь прошло его детство, на этом винограднике они с Иаковым провели самое веселое время из прошлых лет. Зеленая растительность обступает гору перед ним со всех сторон, словно пытается взобраться на нее, оставляя открытой лишь серо-коричневую верхушку, на покатом плато которой расположен его родной Назарет. Птичье пенье лишь оттеняет окружающую безмятежность.

– Как хорошо здесь, - произносит Иоанн.
– Блажен ты, Захария, что живешь в этом покое круглый год.

– Ваш родитель тоже так говорил, - смирно соглашается он. Тут он вспоминает, что упомянул покойника, и выражает сожаление по поводу кончины “доброго господина”, на которого много лет работал почти даром.

– Спасибо, Захария. Отец о тебе тоже всегда хорошо отзывался.

На лице крестьянина мелькает ухмылка - не глупая и наивная, но умная и скорбная. Этот человек многое видит и знает цену человеческому лицемерию, только никогда не возражает. За безропотностью его стоит не робость, как полагает Иоанн, но усталость и равнодушие.

– А ты знаешь, с кем мы к тебе пришли? - вопрошает юноша. - С Мессией! Тот, который в алом плаще.

Он не ждет от этого старого молчуна восторга, но последующая реакция на благую весть все же возмущает его.

– Мне его лицо показалось знакомым, - вежливо сообщает садовник.

– Ты что говоришь, дурак! Разве тебе заранее было известно, как должен выглядеть Мессия? Даже пророки этого не знали!- возмущается Иаков.

– Просто я как будто его уже где-то видел.

– Где ты мог его видеть?