Теперь выяснилось, что страх и рвение защитить мужа не занимают ее душу целиком. В ней еще оставалось много места — для боли. То была боль унижения, словно на нее подняли руку. Эту боль еще можно было бы понять, если бы они с Джоном были мужем и женой или если бы она была его любовницей и узнала, что он путается с кем-то еще. В истинном же ее положении можно было только удивляться, каким образом новость, даже не ставшая для нее настоящей новостью, умудрилась так глубоко ее ранить. Она отказывалась понимать саму себя.

— Ладно, не расстраивайся. — Дэвид потянулся к ней и обнял. — Мне все равно, как ты относишься к Джону, поверь. Если начистоту, то я даже рад, что ты его недолюбливаешь. Главное, чтобы ты любила меня, остальное не важно.

— Дэвид, Дэвид…

— Ладно, ладно… Мне пора. Мне уже давно надо было быть на месте. Старик Батлер очень скрупулезен по части времени — вот что значит служить сержантом на первой войне! Знаешь, — улыбнулся он, — некоторым все это даже нравится. Представляешь? Так что улыбнись!

Она послушно улыбнулась, обняла его и крепко прижала к себе. Они долго смотрели друг на друга. Потом он встал и сказал:

— Засыпай.

— Спокойной ночи, дорогой.

— Спокойной ночи, любимая.

Уже у двери его догнал ее шепот:

— Загляни к Кэтлин, проверь, как у нее с затемнением. Вечно она забывает про штору.

— Обязательно. Спи.

Сара еще не заснула, когда в начале одиннадцатого завыла сирена. Она вскочила с кровати, подлетела к двери спальни, распахнула ее и крикнула:

— Кэтлин!

Она начала одеваться еще до того, как сирена унялась. Через некоторое время она позвала еще раз:

— Ты поднялась, Кэтлин?

— Да, мама, я почти готова.

Сара кинулась к лестнице. Кэтлин вышла из своей комнаты в темном комбинезоне, со стеганым одеялом через плечо. Для 14 лет она обладала слишком высоким ростом и широкой костью. В этом она пошла в мать, но внешностью мало походила на нее или на отца. Если она на кого-то и походила лицом, то на деда Хетерингтона, однако сходство было чисто внешним: в отличие от Стена, она была живой, подвижной, даже порывистой. Она с кроличьим проворством сбежала по лестнице, на бегу крича Саре:

— Я сбегаю за фляжкой, потому что там, наверное, будет дядя Дэн. Пирожные захватить?

— Не суетись, — прикрикнула на нее, вопреки обыкновению, Сара, — и ступай побыстрее. Я сама позабочусь о фляжке и об остальном.

— Давай лучше вместе, так получится быстрее. Я поставлю чайник. — Она выпорхнула в кухню, словно это была веселая игра.

— Ты же знаешь, что сказал отец, тут не до шуток. Пойдем быстрее, лучше я потом вернусь за чайником.

— Всего минута — и все! О мама…

Голос Кэтлин заглушил грохот. Нечеловеческая сила оторвала ее от пола и швырнула о стену.

Сара очнулась на полу рядом с креслом Дэвида. Цепляясь за коврик, она встала на четвереньки. Казалось, дом на мгновение завалился на один бок, а теперь оседал. Газ дважды мигнул и потух.

— Кэтлин? Где ты, Кэтлин? Ты не ушиблась?

— Все в порядке, — еле слышно ответила Кэтлин. — Это бомба. Где-то близко, да?

Сара поднялась на ноги. В комнату свободно поступал холодный воздух.

— Осторожно, окно разбилось. Ты где? — Она нашарила в темноте руку дочери и потянула ее за собой со словами: — Скорее наружу!

Входную дверь заклинило, и, пока она пыталась ее открыть, кто-то пихнул ее снаружи. В темноте раздалось встревоженное:

— С вами все в порядке, Сара?

— Да, отец, мы живы. Я уж думала, что угодило прямо в дом. Где же это так грохнуло?

— Где-то там, на дальнем конце. Нас только зацепило ударной волной.

— На дальнем конце?! — Она словно взвешивала эти ужасные слова. Там дежурил на своем посту Дэвид. Там жила ее мать, но это было сейчас не так важно. — Дэвид! Он там дежурит… Отец… Дэвид на дежурстве…

— Знаю, успокойтесь. Скорее всего, взорвалось не среди домов. Ступайте в убежище, лучше в наше. — Стен нащупал руку Сары. — Мэри будет рада, если вы придете, уж поверьте мне. Ей трудно сдаться, так уж она скроена…

— Да, хорошо, я приду, только позже. Сейчас я пойду искать Дэвида. Он… — Она умолкла.

Только что она ничего не видела — сейчас же лицо Стена, серое и худое, было перед ней как на ладони, высвеченное заревом.

— Пожар, и сильный!