— Ты слышал, что я сказал.

— Кажется, слышал. Мне показалось, ты сказал: «Я хочу стать священником». Я не ослышался?

— Да, я сказал именно это.

Джон опустил голову на грудь, шея его напряглась и покраснела.

— Значит, мы желаем стать… Слушай, ты в своем уме?

— Да.

— Священником? Не пастором, не викарием, а именно священником?

— Да, так я сказал.

— Католическим священником?

— Католическим священником.

— Ты что, ждешь, чтобы я рассвирепел и ударил тебя?

— Можешь делать, что хочешь, это ничего не изменит.

— Не изменит, говоришь? Убирайся! — Джон описал рукой полукруг, указав на дверь, однако стоило Полу шагнуть в указанном направлении, как он преградил ему путь с криком: — Господи, что я говорю? Ты не выйдешь отсюда, пока я не услышу от тебя разумных речей. Священник! Он собрался стать священником… Только через мой окровавленный труп! Сядь-ка. — Он указал на стул. — Давай сядем и во всем разберемся.

Юноша с кажущимся спокойствием шагнул к стулу, сел на самый край и замер в ожидании. Джон, возвышаясь над ним, приказал:

— Начинай! С каких это пор у тебя появилась мысль заделаться святым отцом? — Его голос был полон презрения.

Пол поднял белое лицо.

— Со дня убийства тетей Сарой ее отца.

Такого ответа Джон не ожидал. Он расправил плечи и вскинул голову. Нахмурив брови, он озадаченно спросил:

— Какая же тут связь? Что-то я не вижу связи.

— Не видишь?

— Представь себе.

— Я слышал, что сказал ей отец перед тем, как она его ударила.

— Но ты же говорил… Ты говорил, что ничего не слышал. В суде ты показал, что ничего не расслышал, кроме неясных голосов.

— Я сам знаю, что сказал в суде. — Пол вытянул руку, словно намереваясь оттолкнуть отца, поднялся и отошел на несколько шагов, чтобы, установив желаемую дистанцию, продолжить: — Старик сказал, что мы с Кэтлин резвимся, как пара влюбленных, тогда как нам не следует этого делать, потому что… Потому что у нас один отец — ты.

Снова установилась невыносимая тишина. Через некоторое время Джон шепотом переспросил:

— Кто я? — Он схватился рукой за подбородок и, словно с трудом выходя из забытья, повторил: — Кто я? Боже правый! — Он откинул ногой стул, который с треском врезался в каминную решетку. — Так и сказал? В таком случае, позволь мне тебя заверить, сын мой: клянусь перед Богом, что это подлая ложь. Слышишь? — Он перешел на крик: — Ложь!

— Слышу. Но я слышал и другое: как старик напомнил тете Саре о той новогодней ночи, когда на пустыре была зачата Кэтлин. А день рождения Кэтлин — четвертое октября.

У Джона был такой вид, словно ему отвесили звонкую оплеуху, от которой любой человек менее богатырского сложения оказался бы на полу. Он слегка покачивался и водил ладонью по лицу, непрерывно моргая. Ему было трудно обрести дар речи; когда же он заговорил, то в его голосе прозвучали умоляющие нотки:

— Пол… Послушай, Пол, мальчик мой, это неправда. Да, мы с твоей тетей действительно стояли там в ту новогоднюю ночь, стояли и говорили. Говорили, потому что… Господи! Какое это имеет теперь значение? Я любил Сару, но между нами никогда ничего не было. Верь мне, я говорю чистую правду. Тетя Сара — очень хорошая женщина.

— Если между вами ничего не было, зачем ей было позволять своему отцу годами ее шантажировать?

— Шантажировать? — Сведенные до того брови Джона взлетели на лоб. — Что ты говоришь? Ты в своем уме?

— В своем, в своем, ты отлично это знаешь. Она много лет откупалась от него, чтобы он держал язык за зубами насчет той ночи.

— Помоги мне, Христос!

Джон отвернулся от сына, поднял опрокинутый стул и рухнул на него, схватившись за сиденье обеими руками, словно опасаясь свалиться. В голове у него царила полная неразбериха, хотя разрозненные детали прожитых лет, которые раньше никак не складывались в целостную картину, теперь представали в новом свете: нервное расстройство Сары, ее отчужденность, страх остаться с ним наедине… Ее столько лет запугивали, и из-за чего! Боже, Боже!

— Пол! — Он потянулся к сыну дрожащей рукой, губы зашевелились, складывая слова, способные убедить Пола в его невиновности, но, прозвучав, эти слова оказались малоубедительными, а в тоне не слышалось уверенности, ибо Джон был слишком ошеломлен. — Между тетей Сарой и мной никогда ничего не было. Эта свинья, наверное, подслушала тот наш ночной разговор и потом терзала ее! Сара любила Дэвида, твоего дядю. Он был для нее единственным мужчиной, она ни на кого не желала смотреть, кроме Дэвида. Потому, наверное, и откупалась от этого подонка, что не хотела его ранить, волновать… Но, Боже, через что ей пришлось пройти! — В его голосе появилась суровость. — Ты должен был не молчать, а все мне рассказать. Этим ты бы ей обязательно помог!