— Тогда у меня есть ещё один важный вопрос, Хегельг. И много таких учеников выживает? — мужской голос дрожал от волнения. Учитель долго молчал, а потом всё же ответил.

— Не много. Только те, кто успевал овладеть магической силой, до того как заканчивалось испытание духа-хранителя.

— Не юли! Сколько? Тысяча? Сотня?

— Всего одна, — после долгой заминки произнёс Хегельг, а Проклятый застонал.

— Маг, ответь честно, что ждёт Паулину?

— Я не знаю ответа! Неужели ты так и не понял? Всё зависит от неё, только от неё одной! У обычных неинициированных магов, уходят годы только на то чтобы почувствовать и слиться с магической силой. Видеть, давать ей физическое воплощение будущие маги начинают вообще лет через десять. Только Отверженная душа, сумевшая слиться с физическим сосудом, наполненным магическим источником, может в кротчайшие сроки раскрыть свой потенциал. Он будет расти, и приумножаться постоянно! Ты понимаешь, генерал? Никаких границ и пределов! Единственная проблема Отверженных — неверие в реальность происходящего. Они просто морально не готовы к магии, их мозг и скептицизм тормозит весь процесс, — раздражённо и взволнованно ответил учитель.

— Именно поэтому ты решил применять шоковую терапию? Доводить девочку до грани, когда мозги отключаются от страха?

— Глупец! Смеешь иронизировать? А знаешь ли ты, что Паулина, вытягивая твою жалкую душонку из удушья вампирьего кокона, сама того не подозревая, применила магию высшего порядка? Никому из магов не удавалось пробудить Проклятого, никто не знает обратного действия твоего Проклятия и поглощения души. Поэтому эта магия запретна! А Паулина смогла! Я даже закрыл глаза на то, что она так и не рассказала, что конкретно сделала для этого. Если кому и под силу снять с тебя рок, то только Паулине. Хочешь или нет, одобряешь ли мои методы или осуждаешь, я и дальше буду душу из неё вытряхивать! Она должна овладеть силой до следующего полнолуния! — гремел Хегельг, его голос дрожал от волнения.

— Почему до полнолуния? Кто так решил?

— Хранитель этого мира! Он здесь назначает сроки, я лишь проводник его воли.

— Она знает об этом?

— Нет и ты тоже не скажешь ни слова, понял? Я наговорил ей всякого, вокруг да около. Но сути она ещё не ведает. Это знание может навредить, поверь.

— Довериться тебе, Хегельг? Ты в своём уме? Учитывая то, что я о тебе знаю? Не понятно, как ты вообще стал учителем!

— Сколько лет прошло с нашей последней встречи? Больше ста? За это время любой может измениться. К тому же у меня в Паулине личная заинтересованность, я не меньше тебя хочу, что бы у девочки получилось выжить.

— Пожалуйста, помоги Паулине. Проси что хочешь взамен, — низкий голос Проклятого наполнился решительностью.

— Тебе нечего предложить, генерал. У тебя и так ничего нет, даже имени не осталось, — холодно проговорил Хегельг.

— Тогда чем я могу помочь девочке? — допытывался Проклятый, стойко проглотив горькие слова учителя.

— Корми её, следи, чтоб спала, хоть немного, но каждый день. Тебе, как раз помогать не запрещено, — отчего-то грустно ответил Хегельг, — ведь ты обычный человек. Хотя нет, ты Проклятая душа. Так что у вас подобралась колоритная компания — Отверженная и Проклятый. Если б я знал заранее, что Паулина так в тебя вцепится, то убил бы своими руками.

— Интересно кого? Меня или ученицу?

— Тебя, конечно. На Паулину у меня другие планы. У девчонки есть все шансы стать сильнейшим магом, если она сможет выдержать, что ей предназначено. А тут ещё и ты поперёк дороги стал.

— Эта хрупкая девочка — моя жизнь, Хегельг. Впервые я ощущаю себя живым за безумную сотню лет, что делю существование с чудовищем. Тебе действительно стоило убить меня раньше.

— Я ещё могу передумать, генерал.

— Не передумаешь, не пугай. Я уже понял, что по-своему нужен тебе сейчас, чтобы хоть как-то облегчить жизнь Паулине. Ведь ты не можешь сделать этого сам и подозреваю, что сожалеешь.

— О! Ещё один умник нашёлся. Мало мне девчонки, так ещё и ты сеанс прозрения устроил. Представление окончено! Счастливо оставаться.

— Не смею задерживать бывшего королевского мага, — язвительно ответил Проклятый вслед Хегельгу.

Тот раздраженно фыркнул в ответ. Его холодная аура истончалась, исчезала из комнаты, и через пару секунд я перестала ощущать присутствие учителя. Маг покинул нас. Ну, слава богу! И так наговорил такого, что мне ещё надолго хватит переваривать новости. На некоторое время повисла тишина. Мужчина прилёг рядом и заботливо прижал к себе. Я нежилась в крепких объятиях, передо мной снова бушевал июльский знойный полдень, моё персональное солнышко согревало душу. Он привстал, прислушиваясь к моему дыханию, а потом поцеловал в щёку.

— Спи, — прошептал низкий ласковый голос, — я позабочусь о тебе.

Может наши тела и молоды, но не души. Многое сейчас воспринималось иначе, чем в юности. От простых, искренних слов я почувствовала себя счастливой женщиной. Они кружились в мыслях снова и снова, пока не навалился глубокий сон.

Я летела сквозь круговорот неясных образов, пока сновидение не занесло меня в тёмную и незнакомую комнату. Лишь отблески затухающего огня в камине немного разгоняли сумрак, отбрасывали блики на стены, предметы мебели и на задумавшегося мужчину в глубоком кресле. Он сидел у огня, вытянув ноги, и неотрывно смотрел на картину над камином. Даже в полумраке я легко узнала Хегельга и не смогла отвести взгляд от его лица.

Из серых глаз учителя исчез тот холод, которым он сковывал собеседников, что так пугал ученицу. Передо мной сидел обычный усталый мужчина, не жестокий учитель и не могучий маг, а просто поживший и повидавший многое человек. Горькие складки печали прорезали лоб, в глазах застыла боль. Таким я не видела Хегельга никогда. Все маски сняты, обнажая настоящие эмоции. Что же ты прячешь ото всех Хегельг, какую муку скрываешь за холодом и высокомерием?

Мужчина пошевелил рукой и огонь в камине разгорелся с новой силой, но тень печали на лице учителя не развеялась. Я проследила за направлением его взгляда и отпрянула от неожиданности. На картине изображалась тридцатилетняя Паулина, из другого мира, неловкая оптимистка, ждущая перемен и ещё не подозревающая, какими невероятными они будут. Я вглядывалась в собственное лицо, постепенно меняющееся под пристальным вниманием. И вот на месте прежнего появилось моё сегодняшнее тело, юное и прекрасное. Оно наполнилось жизнью и движением, словно это и не картина вовсе. Яркие волосы слегка шевелились, по ним пробегали искорки, как у тлеющих углей в прогоревшем костре, на губах играла манящая улыбка.