Алексей не выдержал. Давясь слезами, он умолял мать простить его, обещал начать все заново. Он не сможет больше жить, если она ему не поверит. И мать поняла это. Она тоже плакала, и ей тоже становилось легче, словно вместе со слезами уходило все то страшное, что было в их жизни. «Может, и впрямь образумится…» – думала она. Затеплившаяся надежда понемногу перерастала в уверенность, согревала душу. Не вечно же лютовать холодам. И к ним в окно заглянет долгожданное весеннее солнце.

Чужая боль

Студент-медик Алексей Ваганов ожидал прибытия электропоезда, ежеминутно поглядывал на часы, садился на скамейку, затем вскакивал, нервно прохаживался вдоль перрона, затем опять садился. Своим томлением он невольно притягивал к себе внимание прохожих. Алексея нельзя было назвать красавцем, но в эти минуты он был прекрасен благодаря той редкой выразительности и непосредственности, которые бывают у людей от ожидания счастья или, наоборот, от полной безнадежности и которые придают лицу одухотворенность и неповторимость. Он уже три года был безнадежно влюблен в студентку из параллельной группы Зою Белонежскую. Однажды весной на занятиях по микробиологии он залюбовался ее красотой. И не заметил, как пропал в пучине ее бездонных глаз. И уже все остальное, что не было связано с этим демоническим взглядом, казалось ему лишним и ненужным. Действительно, Зою можно было назвать первой красавицей на курсе. Она нравилась многим студентам. Алексей три года встречался с Зоей, закрывая глаза на ее популярность. Но последнее время отношения между ними испортились. Их встречи становились все более редкими и прохладными. Говорят, Зою видели в обществе преподавателя кафедры, прозванного за любовь к студенткам Самцом.

Объявили о прибытии электропоезда. Алексей вздрогнул. Страх предстоящей неудачи на мгновение лишил его сил. Словно приговоренный, он лихорадочно высматривал среди толпы знакомую фигуру, заранее обдумывая самые убедительные и ласковые слова. Наконец на перроне показалась ОНА… Алексей не видел Зою уже два месяца и в первый момент даже не узнал. Новое голубое платье, облегающее ее стройную фигуру, еще более подчеркивало красивую спину и грудь. Густые волосы были окрашены в рыжий цвет и уложены на затылке в большой пучок, открывая маленькие красивые уши. Даже ее огромные карие глаза стали более холодными и высокомерными. Зоя порывисто прошла мимо Алексея, стараясь не смотреть на него. У Алексея потемнело в глазах. Его навязчивость, видно, раздражала Зою, она с досадой остановилась и через силу улыбнулась.

– Это ты, Алексей? – сквозь зубы процедила она. – Извини, что сразу не узнала. Как твои дела? – Она говорила тихим равнодушным голосом, как будто не догадывалась или не желала догадываться, зачем он сюда пришел.

Алексей умоляюще посмотрел на нее.

– Нам надо серьезно с тобой поговорить, Зоя, – чужим голосом проговорил он.

Сейчас как никогда он казался Зое жалким, беспомощным, и даже его голос представился ей плаксивым. Она зло улыбнулась.

– Не надо, Алеша, не надо… – с нарастающим раздражением произнесла она. Алексей попытался схватить ее за руку, она резко вырвалась и быстро исчезла в толпе.

Словно оглушенный, Алексей брел по вокзалу. Постепенно растерянность переросла в острую душевную боль, будто у него в груди ныл огромный комок нервов. Одиночество вдруг резко охватило Алексея. Он ясно увидел огромную пропасть между собой и Зоей. Ему казалось, что весь мир наполнен дыханием лета и любви, что все вокруг существуют только для любви, для их любви. Но Зоя ничего этого не ощущала и не понимала. Все эти цветы, деревья, небо жили своей жизнью, не осознавая собственной красоты, и были совершенно равнодушны к ощущениям и страданиям Алексея.

Машинально, сам не зная для чего, Алексей зашел в пивную. В баре было темно, сильно пахло табаком и кислым пивом.

Алексей подошел к стойке и залпом выпил бокал пива. С непривычки закружилась голова. Ему вдруг стало невыразимо жаль себя, он с ожесточением смотрел на красные небритые лица, отупевшие от беспробудного пьянства. Весь мир ему вдруг показался серым и ужасным.

Неожиданно его окликнули. Из-за ближайшего столика встал здоровенный детина и расставил для объятий руки. Алексей узнал своего бывшего сокурсника Вадима Шлыка, исключенного из института за неуспеваемость. Поговаривали, что он давно нигде не работает и водится с сомнительными компаниями.

– Алешка, ты! – воскликнул он. – Ну, брат, не ожидал тебя тут увидеть. Ты же не пил раньше, старина. – Он обнял Алексея за плечи и усадил за свой столик. – Выпьем за встречу! – предложил он, вытаскивая из-под полы бутылку водки.

Они встали и, как раньше это делали на студенческой пирушке, выпили на брудершафт. Вадим тяжело вздохнул. От выпитого его сильно развезло, глаза заблестели. Он уткнулся в плечо Алексея и неожиданно заплакал от избытка чувств и водки.

– Ты думаешь, я не знаю, старик, какого черта ты здесь потерялся. Эх, дурачок ты, Алексей, дурачок. Ведь я все видел! Брось ее. Забудь! – Он нагнулся к самому уху Алексея: – Ты вот что, дружище, выкинь ее из головы и айда ко мне на хату. У меня есть две крали на примете.

Алексей залпом допил водку и встал из-за стола.

– Ну что же… может быть, это и к лучшему: на хату так на хату. Сейчас мне все едино: краля или черт в юбке.

Пошатываясь, друзья вышли из пивной.

Было уже темно. Шлык жил в старом привокзальном квартале города. Пройдя площадь, они свернули в узкий переулок со странным названием Ломаный. Многоэтажные дома сменились низкими одноэтажными, с почерневшими от времени стенами и мрачными окнами, прикрытыми решетками и тяжелыми ставнями.