Шрифт:
— Потом мы пришли в эту комнату…
— Дальше?
— Я стал тебя раздевать… Послушай, я снова тебя хочу!
Она отыскала свои часы.
— Нет, не получится. Не успеем позавтракать. Ведь мы сейчас поедем ко мне.
— Зачем?
— Хочу переодеться. На улице опять дождь.
— А как же завтрак? Я хотел заказать в номер.
— Я накормлю тебя овсянкой с молоком. Любишь овсянку?
— Не знаю, — засмеялся он. — Я ее никогда не ем.
— А у меня больше нет ничего. Я дома почти не живу.
— Я это заметил.
— Так пошли.
Они оделись и вышли из номера. Его машина стояла, взгромоздившись двумя колесами на тротуар.
— Не боишься, что оштрафуют?
— Мы смоемся раньше, чем гаишники выползут на охоту.
— А как ты находишь дорогу в Москве? Ты что, знаешь город?
— У меня GPS-навигатор.
— Ах, вот оно что! — Альфия засмеялась. — А у меня — больничный автобус. Малиновая крыша, зеленые бока.
Он усадил ее на сиденье рядом с собой.
— Звучит, как детская песенка.
Он включил двигатель. Альфия закрыла глаза.
— Я сейчас посплю. Вечно не высыпаюсь.
— Я могу оставить только карту, а голос навигатора отключить.
— Вот это будет кстати.
Давыдов бережно пристегнул ее ремнем безопасности и прикрыл своей курткой.
— Но адрес тебе придется сказать. Иначе как же навигатор узнает, куда ему проложить маршрут?
Альфия приоткрыла один глаз и улыбнулась.
— Вот так всегда. Все страшные тайны обязательно раскрываются через постель. — И продиктовала адрес.
На экране навигатора появилась красная стрелка. Давыдов внимательно всмотрелся, куда она ведет, и, стараясь не тряхнуть Альфию, тронулся в путь.
Старый Лев
— Сознайся, ты знала, что он с ней спал? — Старый Лев склонился над Альфией, как скала над узенькой полоской пляжа.
— Врать не буду, знала.
— Как же ты могла допустить?
Альфия сидела в кабинете главного врача и нисколько не боялась. Она уже устала бояться. «Будь, что будет», — думала она и ногой, закинутой на другую ногу, раскачивала державшуюся на носке туфлю. Туфля не удержалась и шлепнулась на пол. Альфия вздохнула, вставила в нее ногу и посмотрела на Старого Льва.
— А что, по-вашему, я могла сделать?
— Ну, объяснить ему, растолковать молодому дураку, что здесь не хирургия, не травматология, не реанимация, в конце концов! В психиатрии не крутят шуры-муры с больными.
— Это где-нибудь записано? Чем, собственно, я должна была руководствоваться в своих воспитательных беседах?
— Этикой врача, моя дорогая.
Старый Лев с размаху плюхнулся за стол и достал из пачки очередную сигарету.
— Этику, уважаемый Александр Борисович, учат в институте. Мне преподавать этику молодому здоровому парню, обезумевшему от любви? Как-то неэтично.
— Но ты же могла прийти ко мне?
— Ябедничать не в моих правилах. Я и так уже невольно Бурыкина подвела. Он теперь со мной не разговаривает. Не могу же я со всей больницей переругаться? А кстати, как вы узнали об этом романе?
— Так этот идиот сам обо всем ее родителям рассказал. А они тут же ко мне прискакали. Спрашивали, что им теперь следует предпринять.
— И что же им следует предпринять?
Старый Лев грозно оскалился:
— Вот ты напрасно иронизируешь. Варианты могут быть разные. Вплоть до склонения больной к сожительству, использования служебного положения… Ты понимаешь, что может последовать?
Альфия вздохнула.
— Дайте сигаретку.
— Ты же не куришь?
— Не курю. Но если не дадите — начну пить.
— Да вот тебе, целая пачка. Бери!
Альфия вытянула сигарету и неловко затянулась. Главврач тоже курил и смотрел в окно.
Альфия чувствовала себя виноватой. Но Д. все равно бы ее не послушал. Любовь по сути своей глупа и слепа, и от нее пока нет лекарства. Разве сама Альфия не хотела затащить Д. в свою постель? Она сознательно выбрала политику невмешательства, хотела сохранить с ним связь любой ценой, хотела заслужить его уважение. И самое главное, надеялась, что он поймет, что его любовь к Насте бесплодна. Настю не изменишь. Он прозреет довольно быстро. И вот тогда настал бы ее, Альфии, черед. Разве бы он не оценил ее ум, ее такт, ее терпение?
Она сказала:
— Может, все-таки обойдется? Ведь они же по любви?
Старый Лев даже не обернулся.
— Обойдется — не обойдется… Какие вы все-таки странные люди! За такие поступки раньше стрелялись, а вам главное — обойдется или не обойдется!
Альфия решительно загасила сигарету.
— Да послушайте! Времена уж давно не те. Настиным родителям самим невыгодно раздувать скандал. Просочится в газеты, их же дочери будет хуже. Они же ее никуда не пристроят! Ни замуж, ни на работу, — Альфия помолчала. — В конце концов, давайте я ее выпишу!