Мимино вошел во вкус. Он крутил ручку все ожесточеннее. Машинка жужжала. Парень забился в конвульсиях и закричал. Филин с Опариным бросились к эмбэшнику:

— Стой! Стой!

Сергей схватил таджикского чекиста за руку, но тот остановился раньше на какие-то доли секунды. Парень перестал дергаться, но продолжал часто и тяжело дышать.

— Еще хочешь? — спокойно спросил Мимино.

Террорист отрицательно махнул головой. На глазах появились слезы. «Может, эмбэшники ошиблись, — мелькнуло у Филина в голове, — или специально взяли совершенно посторонних?» В этом случае можно было объяснить, почему люди Мимино открыли огонь. На мертвых легче повесить преступления.

— Вчера ты стрелял в людей из машины? — мягко спросил Мимино.

Парень всхлипнул, отрицательно покачал головой. Его глаза смотрели в пол.

— А кто?

— Екуб, — прошептал террорист.

Все расслабились. Есть! «Канарейка» запела.

— Где спрятали оружие?

— Отдали Хуршеду.

Задержанный уткнулся носом в пол и заплакал. Но таджикские чекисты не дали ему долго отдыхать. Его подхватили под руки, подняли и посадили на стул. Преступник заговорил — рассказал о банде почти все.

Эти парни прошли обучение в лагерях подготовки террористов в Афганистане. Экзамены принимал лично Бен Ладен. Оружие дома не хранили. Для этого был назначен специальный человек — Хуршед. Перед операцией он привозил «стволы» и раздавал исполнителям. После теракта забирал.

Допрос длился несколько часов. Затем парня отвели в камеру и привели следующего.

Кстати, именно эта группа расстреляла машину в ущелье Гивич. («Кто там говорил про миротворцев?» — напомнил Опарину Филин.)

Но в Ветрова и Захарчонка стреляли не они…

Неизвестного проводили до вокзала. Врач посадил его в плацкартный вагон поезда Екатеринбург — Москва. Попросил проводника повнимательней следить за паци… простите, за пассажиром.

— А он не буйный? — с опаской поинтересовался проводник.

— Нет, он не больной, у него ретроградная амнезия неясного генеза.

— Что-о?

— Потеря памяти, — врач понял свою оплошность: надо говорить проще.

— Все равно должен быть сопровождающий…

Как объяснить, что и так с трудом выбили деньги на дорогу одному? Куда уж там расходы на сопровождающего! Бухгалтерия удавилась бы, а командировочные не дала.

Неизвестному написали адрес Государственного центра социальной и судебной психиатрии имени Сербского. Нарисовали схему, как проехать. Дали сторублевку: на чай и белье в поезде. Наказали, чтобы денег и на метро в Москве оставил.

В плацкарте Неизвестному было тесно. Ему не нравилась сутолока и открытость: разные люди ходили по проходу туда-сюда. Их взгляды скользили (вольно или невольно) по сторонам и пассажирам. Оттого было неуютно. («Ехать в плацкартном вагоне — все равно что жить в прихожей», — заметил человек.) А еще его доставали назойливые попытки соседей по купе заговорить с ним: кто такой, как живет. Преследовал запах холодных куриц и вареной картошки. («В психушке было лучше», — думал Неизвестный.)

Вонь поезда сидела у него в печенках. («Значит, я все-таки Филин», — отметил человек.) Но утром, когда он набирал воду в титане, стакан с кипятком выскользнул из его рук. Плеснуло прямо на кожу. Его обожгло!

Больно! Дико больно!

И никакого запаха… А это значило, что…

— Я не Филин, я не Филин!!! — Человек забился в истерике. Боль и разочарование наложились одно на другое. И нервы не выдержали.

— Что с ним? Что с ним? — стали удивленно перешептываться пассажиры.

— Из психушки человек едет, — объяснил проводник, — говорил я врачу: нельзя его одного сажать… Что за бардак! Что теперь с этим психом делать? На ближайшей станции ссадим его.

Пассажиры стали испуганно сторониться Неизвестного…

На больничной койке Ветров вдруг обнаружил, что его больше не волнуют вещи, которые раньше он считал самыми главными и важными: водка, девочки, рок-н-ролл. Сейчас его душа нуждалась в тишине и спокойствии. Он бродил по тенистым аллеям госпиталя. Подолгу стоял на мосточке, переброшенном через пруд. Смотрел, как носятся у поверхности стайки мальков. Вновь переживал тот момент, когда уходил. И как потом возвращался.