— Угу, особенно в лесах, подобных старому Шварцвальду.

Братья немного помолчали, а потом Вилли всплеснул руками:

— Погляди-ка! Тулабрик забыл свою шапку!

И впрямь, в углу стола, скрытый пустыми пивными кружками, валялся ярко-алый колпак гоблина, похожий на раздавленный гигантский мак.

— Тьфу, пакость! Как думаешь, они и впрямь красят их кровью своих жертв?

— Угу. И чем ярче цвет, тем меньше времени прошло с момента, так сказать, покраски, — несколько рассеянным голосом ответил Вилли, не отрывая глаз от колпака.

— Что ты сегодня заладил, точно филин: «угу» да «угу»? — всплеснул руками непоседливый Якоб. Не дождавшись ответа, он дернул брата за рукав. — Эй, я, между прочим, к тебе обращаюсь!

— А? Извини, задумался.

Вилли наконец-то оторвался от созерцания зловещего головного убора, глотнул из кружки и внезапно лихо прищелкнул пальцами.

— Знаешь, братец, — с улыбкой до ушей заявил он, — а ведь из этой истории выйдет недурная сказка! После некоторой обкатки в нашем стиле, разумеется.

— Надеюсь, Тулабрика в ней не будет? Он этого не переживет.

— Скорее уж — мы. Не волнуйся. Ни Тулабрика, ни оборотня, ни двух полоумных колдуний, угробивших друг друга.

— Подожди-ка, так что же тогда останется?

— О, например, красная шапка.

— Шутишь?

— Ничуть. Вот послушай…

Но не успел Вилли и рта раскрыть, как сбоку от стола раздалось:

— Кхе-кхе! Мое почтение!

— Эгей! — возликовал Якоб. — Да это же мой лучший друг Теофраст Ворчун! Привет, старина! Что новенького? Как братья?

Пожилой цверг торжественно поклонился сначала Вилли, потом Якобу и степенно огладил свою роскошную бороду:

— Благодарствую, у нас все вполне недурно. Нашли на днях новое месторождение лунных камней. И еще кое-что. Точнее — кое-кого, так что теперь нас восемь. Но это длинная история.

— А мы вообще-то никуда и не торопимся, — заговорщицки подмигнул Якоб, пододвигая Теофрасту табурет. — Эй, красотка! Еще пива!

Доктор прибыл на Цереру рейсовым с Меркурия. На каюту первого класса он истратил последние сбережения, однако легкомысленным этот поступок не был. Легкомыслие Доктору вообще было несвойственно, а после пятилетней отсидки в меркурианской федеральной тюрьме — тем более. Так что безрассудная на первый взгляд трата была вполне рациональной — с момента прибытия на Цереру Аристократ гарантировал полный пансион. Слову Аристократа знающие его люди доверяли безоговорочно, а потому на душе у Доктора было легко и безмятежно.

Таможню новоприбывший одолел без происшествий — последний набор документов ему делал настоящий мастер, а справляться с нервами сухопарый, подтянутый и уверенный в себе Доктор умел. Не прошло и часа, как он поднялся в пневматическом лифте на последний этаж роскошной гостиницы при космодроме и уверенной походкой зашагал по коридору.

Аристократ ждал в трехкомнатном люксе, при виде гостя его круглое благообразное лицо добряка и простофили расцвело приветливой улыбкой. Поговорку «внешность обманчива» облик Аристократа прекрасно иллюстрировал. Добряком и простофилей Аристократа мог назвать разве что повредившийся умом.

С Доктором их роднило многое. Во-первых, то, что доктором Доктор не был, так же как Аристократ не был аристократом. Во-вторых — благоприобретенная неприязнь к законодательству на восьми планетах, не говоря о таковой на астероидах. И, в-третьих, статус — Аристократ и Доктор в прошлом были подельниками и вместе провернули не одну аферу.

— Располагайся, дружище, — вальяжно пригласил Аристократ. — У тебя есть неделя, можешь провести ее по своему вкусу. Полулюкс в «Метрополе», выпивка, травка, девочки — все оплачено.

Доктор осклабился — услышанное явно пришлось ему по душе.

— Пойду устраиваться, — сообщил он. — Насчет дела не намекнешь?

— В свое время. Я жду еще четверых, в течение недели все должны собраться. Одно скажу — если дело выгорит, нам с лихвой хватит до конца жизни. Каждому.

Три дня спустя на взятом в рент челноке-межпланетнике с Земли прибыли Мойщик с Кулаком. Мойщик был хитер, изворотлив, говорил вкрадчиво и специализировался на взломах. Кулак одно время состоял при Аристократе боевиком. Умом он не отличался, но по части телесных повреждений, вплоть до фатальных, был незаменим.