Она пошла прочь.

Рауль поймал ее за руку и заставил остановиться.

— На что это вы намекаете?

Виктория удивленно взглянула на него. Может быть, она опрометчиво сказала что-то лишнее?

— Я намекаю на истории, которые вы рассказывали своим сестрам, о том, что вы принц в изгнании, — сказала она. Откровенно говоря, она относилась к этим историям с некоторой иронией. — А теперь прошу извинить меня…

— Белл сказала вам, что я принц?

Его слова звучали без всякой иронии, и он не позволил ей уйти.

Виктория с некоторым опозданием поняла, что ему, возможно, не понравилось, что его сестра сплетничала о нем.

— Она сказала, что вы король, но я подумала, поскольку я намекала на волшебную сказку…

Она пробормотала что-то неразборчиво, скомкав конец фразы.

— Скольким еще хихикающим школьницам она это рассказывала? — спросил Рауль, и Виктория впервые с тех пор, как он присоединился к ней здесь, услышала гневные нотки в его голосе.

Он держал ее за запястье — не крепко, но так, что не вырвешься. У нее мороз пробежал по спине.

— Ни одной. Уверяю вас, сэр, она не знала, что это будет вам неприятно.

— А скольким людям вы об этом рассказали?

Теперь рассердилась она.

— Ни одному. Да и зачем мне? — Она вырвалась из его хватки. — Вы меня не интересуете, и, уверяю вас, я не отнеслась серьезно к ее рассказу.

Рауль преградил Виктории путь.

— У вас острый язык и не слишком много здравого смысла.

Побои отчима и торопливые советы матери научили ее усмирять свой острый язык. У нее не было выбора. Однако ее очень рассердил агрессивный тон мистера Лоренса. Почему этот внебрачный сын Гримсборо вызывает ее гнев, она не знала. Возможно, он представлялся ей в роли негодяя лорда Мередита. Что было глупо сверх всякой меры, однако, несмотря на свои попытки заставить себя промолчать, слова посыпались у нее с языка, и она высказала молодому Лоренсу всю правду в лицо:

— Я вас не понимаю. Вы незаконнорожденный сын виконта Гримсборо, который воспитывался в его доме, которому предоставлены такие возможности, о каких большинство из нас и мечтать не смеет.

— А также отец, от какого большинство из вас мечтало бы держаться подальше.

Виктория знала, что он говорит правду. Иногда, разговаривая глубокой ночью с Белл, они рассказывали друг другу о своих отцах, которые по-своему распоряжались их жизнями, не желая видеть в них личности и относясь к ним с полным безразличием. И Белл говорила Виктории о том, что Гримсборо в сто раз хуже относился к Раулю, потому что тот был его сыном. Но сейчас Виктории не хотелось быть справедливой.

— Неужели вы совсем не удовлетворены своей судьбой? Вы лучше образованны, лучше накормлены, лучше одеты, чем большинство ваших товарищей-англичан, однако вам еще надо, чтобы вас боготворили за то, что в ваших венах якобы течет королевская кровь.

— У вас острый язык и маловато здравого смысла, — повторил он.

Виктория возмущенно сказала:

— Я, насколько мне известно, одна из самых здравомыслящих женщин.

— Вы невероятно глупы.

Он подтолкнул ее к перилам и приподнял над землей.

Вскрикнув, она поняла, что он прав и что она действительно глупая.

От балкона до мраморного пола внизу было не менее пятнадцати футов. И если он отпустит…

Виктория, покачивающаяся на перилах, обхватила Рауля за шею. Она приготовилась закричать, но он не позволил ей, закрыв ее рот поцелуем.

Это был не нежный, приятный первый поцелуй девичьей мечты, а горячий, злой поцелуй. Он потряс Викторию до глубины души.

Он не собирался ее убивать, она чувствовала это. Но она чувствовала и кое-что еще.

Страсть.

Не такую, как у тщедушного лорда Мередита, а горячую страсть, затопившую ее волной чувственности.

Виктория хотела освободиться. Даже попыталась укусить его, но прежде чем смогла это сделать, Рауль вскинул голову и пробормотал:

— Только попробуй укусить меня, и я толкну тебя вниз.

Он был так взбешен, так зол!

Потом, опровергая свою угрозу, он наклонил ее к себе и поставил на ноги. Не выпуская ее из рук, он прижал ее спиной к стене и, когда Виктория оказалась в ловушке между стеной и его телом, стал покрывать ее лицо поцелуями.

Поцелуи были короткими, резкими, острыми, как вспышки пороха. Виктория не понимала, что все это значит, а чувствовала лишь, что всякий раз, когда он поднимал голову, к ней на мгновение возвращалась способность мыслить, и она, испытывая чувство стыда, пыталась заговорить, вырваться из его рук.

Наконец он остановился, и Виктория услышала в темноте его тяжелое дыхание.

Она тоже тяжело дышала, испытывая желание, о котором до сих пор и понятия не имела.

Рауль держал ее крепко, слишком крепко.