— Гамилькар любил идти напролом, но при этом умел подчиняться обстоятельствам, — Антигон раздраженно дернул щекой. — Вы оба унаследовали от него эти качества. Магон же только любит идти напролом.

Пентера присоединилась к стоявшим в гавани трем римским триерам. Теперь послы могли отправиться назад под надежной защитой. Из крепости донеслись резкие звуки труб. Худощавый человек с утиным носом спрыгнул с набережной в челн и отвязал причальный канат.

— И что вы теперь намерены предпринять?

— Гадзрубал подарил нам самое главное — время, — Ганнибал повернулся и скривил губы в легкой улыбке. — Через восемьдесят лет Иберия сможет отразить любое нападение. А если нет…

— Несколько лет римляне будут заняты борьбой с галлами. — Антигон в раздумье провел растопыренными пальцами по ухоженной бороде. — А потом… Посмотрим. Если вам действительно удастся утвердиться в Иберии. Иначе… — Он повел плечами, словно освобождаясь от непосильной тяжести. — Иначе они нарушат и этот договор.

— Придется им пока найти другое занятие, — хитро прищурился Ганнибал.

Несколько мгновений Антигон удивленно смотрел на него, а потом звонко рассмеялся:

— Ну да, конечно. Теперь понятно. А я никак не мог взять в толк…

— Вряд ли галлы в Северной Италии вдруг все, как один, дружно поднимутся против Рима, — охотно откликнулся Ганнибал. — К сожалению, они не прислушались к нашим советам, устроили между собой свару и разделили свои силы. Рано или поздно они начнут воевать друг с другом.

— Кто же придумал столь хитрый план?

— Он, — Гадзрубал Барка показал на брага, занятого разглядыванием бухты. — Стратег сперва возражал, но потом согласился. Ганнибал сам съездил в Верхнюю Италию. Вместе с критским купцом.

— И что же ты там делал? — Антигон не сводил глаз со спины Ганнибала.

— Я лишь рассказал им, что Рим намеревается покорить всех галлов, проживающих вдоль реки Пад [127] , создать на этих землях свои поселения, военные лагеря и построить дороги. Этого оказалось вполне достаточно.

— Рим вскоре сделает здесь то же самое. Пуны в Иберии ведут себя ничуть не лучше римлян на галльских землях.

Гадзрубал даже поперхнулся воздухом от возмущения. Ганнибал медленно повернулся к греку лицом.

— Ты же знаешь, что это не так, Тигго, — Его сочные чувственные губы дрогнули в тонкой улыбке, голос звучал мягко и доверительно, — Рим везде устанавливает свою власть — мы не вмешиваемся во внутренние дела здешних племен. Рим вынуждает всех говорить по-латыни — мы учим местные языки. Да Рим просто заставил нас устремиться сюда. Должны же мы были хоть как-то возместить свои потери в Сицилийской войне.

— Ты прав, Ганнибал, — Антигон защищающе выставил перед собой ладони, — Я лишь произнес слова, которые здесь скажут римляне. Но разговорами они не ограничатся. И еще не забывай о Ганноне.

Лицо Ганнибала сразу помрачнело.

Но Ганнон вот уже несколько лет интересовался только своими делами и, казалось, забыл не только о стратеге Гадзрубале, но и о войне в Иберии.

Антигон также был очень занят. Его попытка привить жителям Карт-Хадашта любовь к искусству древнего Крита и египетским обычаям обернулась огромными затратами и ни к чему не привела. В остальном же богатство его росло, не в последнюю очередь благодаря умелым действиям в Иберии Гадзрубала и его ближайших соратников. Гадзрубал Барка оказался прекрасным знатоком методов управления, а Ганнибал проявил незаурядные полководческие способности и вскоре был назначен младшим стратегом. Узнав, что он собирается жениться на дочери одного из иберийских царей, взявшей себе имя Имильке, Антигон решил подарить им на свадьбу пятьдесят огромных степных слонов и одного подросшего индийского слоненка.

Перед отъездом в Иберию Антигон отправил длинное письмо Мемнону, которому, похоже, изрядно наскучило лечить больных в столице Птолемеев. После возвращения в Кархедон Антигон застал в родном городе двадцатитрехлетнего сына и съездил вместе с ним в гости к его сводному брату Аристону, туда, где проходила граница между ливийскими степями и густыми, почти непроходимыми лесами.

Еще через год Мемнон последовал приглашению своего старого друга Ганнибала, написавшего, что ему очень не хватает хороших лекарей. В Иберию Мемнона повез «Порывы Западного Ветра», где капитаном стал сменивший умершего Мастанабала сын Бостара Бомилькар. Он сделался превосходным мореплавателем, хотя вполне мог иметь под своим началом банк, торговый дом или даже храм.

Антигон полагал, что человеку не суждено страстно любить больше двух раз. Потому он без колебаний расставался теперь с близкими женщинами, как только чувствовал, что их отношения могут стать слишком серьезными. Изящная стройная пунийка с необычно яркими светло-голубыми глазами целых четыре месяца делила с ним ложе. Она была владелицей небольшой лавки на окраине квартала красильщиков и дубильщиков и торговала преимущественно папирусными свитками с записями песен и стихов. Антигон сразу же вспомнил закутанную в белое фигуру и вложенный ему в руку свиток со стихами, высмеивающими Ганнона. Он, однако, ни словом не обмолвился о своей догадке.