– Только покажи, куда зад примостить, а то мочи нет стоять на ногах, - насмешничала таремка.
– И дай чем-то живот наполнить, иначе всему Эзершату растрезвоню, какой ты никудышный хозяин.

– Ну, так я тебе язык отрежу - и всего делов, - совершенно серьезно отозвался он.

Однако же вскорости, когда старый пират скрылся из виду, на палубу высыпали матросы. Они быстро разобрали навес, который подарил Многоликому и Катарине приятную прохладу - рассвет окреп, и солнце ползло вверх по небу, словно неповоротливая колесница, щедро обдавая жаром все вокруг. К тому часу, как полог был сложен, мальчишка порядочно вспотел, и с тоской глядел на манящую прохладу за бортом "Черного ветра". Их досыта покормили креветками и омарами, мидиями, морской капустой, такой соленой, что Многолики даже много времени спустя не мог унять жажду. За едой к ним снова присоединился Саламан, но в этот раз они с Катариной предавались старым воспоминаниям и обменивались шутками, смысл которых Многоликий так и не смог уловить. После их не самой теплой первой встречи, смотреть на такое лицемерие не хотелось, но мальчишка продолжал исполнять то, ради чего Катарина приволокла его чуть не на Край Эзершата - оберегать ее жизнь.

Когда солнце стало клониться к закату, вернулись двое из сыновей Саламана. За ними следовал человек, который в полной степени мог бы походить на скомороха их бродячего балагана. Одет был пестро: присмотревшись, мальчишка увидел, что его штаны и кафтан сшиты из множества лоскутков самой разной ткани. Его шею перехватывал платок алого цвета, завязанный нескладным бантом. Под кафтаном, не прикрытая нижней рубашкой, виднелась густая рыжая поросль, в тон волосам и клиновидной острой бородке. Мужчина двигался уверенно, широко улыбался и, увидав Катарину, порывисто шагнул к ней. Многоликий выждал мгновение, но пират только припал к руке таремки, и растекся лестью ее неземной красоте.

– Не сожри мою гостью, - прикрикнул на него Саламан, когда та-хирец обслюнявил всю ладонь Катарины. Таремка несколько раз пыталась высвободить руку, но пират всякий раз удерживал ее, чтобы обрушить новую порцию хвалебных речей.

Многоликий впервые слышал столько разных слов, которые можно было бы сказать женщине. Приструненный капитаном "Черного ветра", та-хирец отошел, всем видом давая понять, что готов разрыдаться из-за расставания с ладонью женщины.

– Это моя гостья...
– представил таремку Саламан.
– ... Катта, из славного Тарема. Большая охотница на всякие редкости и диковинки. Я сказал ей, что если есть среди та-хирцев человек, который знает секретов больше моего, так это Ларо.

– О, Саламан, ты всегда умел расположить собеседника!
– воскликнул пират. Говорил он на удивление складно, держался ровно, и даже в чертах его лица угадывалась порода. Глаза пирата были светло зелеными, будто выгорели на солнце, а кожа, в отличие от месных, лишь едва подернулась загаром.

Для себя Многоликий решил, что Ларо, вернее всего, не всегда был пиратом, более того - родился в других краях. Что же получается: та-хирцы принимают к себе всякого, кто годен держать штурвал? Воображение услужливо показало мальчишке его самого, стоящего под вздутым парусом "Черного ветра", отдающего приказы верным матросам. Он так увлекся, что не сразу услышал начавшийся разговор. Ларо представился: он называл себя "морским змеем", и утверждал, что давным-давно бабка заколдовала его от всякого яда и хвори, на что Саламан пошутил, мол, теперь-то есть кого слать на пограбиловку Дасирийских кораблей. За время плаванья Многоликий лишь в одно ухо слышал, будто в Дасирии разошлось черное поветрие, от которого люди мрут, будто мухи. Здесь же, близь южного Края Эзершата, о чуме шутили, точно о поносе.

Богам одним известно, сколько бы еще растекался словесами та-хирец, если бы Саламан не перебил его. Пират в ответ на грубость скорчил кривую рожу и посмотрел на Катарину, будто рассчитывал найти у нее поддержку.

– Я прослышала про одну историю...
– начала таремка, чуть наклоняясь к нему.

– Я весь ваш, прекрасная госпожа, - закивал он так услужливо, будто знал, с кем разговаривает на самом деле.

Многоликий никак не могу увязать злого и подлого пирата и этого галантного, слащавого прилипалу. И мальчишке сделалось досадно от того, что нюх, которому его научили в братстве, понемногу перестает подчиняться.

– До меня дошла одна забавная история, которую, должно быть, уже давно так обмусолили, что теперь и не узнать, где правда, а где - ложь, - Катарина старалась говорить осторожно, старательно подбирая слова, будто боялась спугнуть собеседника слишком резким натиском. Старый пират опустился на скамью, которую матросы принесли, как только на палубе "Черного ветра" сделалось многолюдно. Саламан не скрывал своей настороженности, и здесь Многоликий был с ним заодно.

А таремка, тем временем продолжала.

– В той истории по морю шла галера. Самая большая, которая только могла быть в то время. На белом парусе той галеры, был вышит золотой кленовый лист, и везла она наиценнейшее сокровище - красавицу-принцессу.

Ларо приподнял одну бровь, и потянулся за кружкой.

– В тех разговорах, что я слыхивала, принцессу похитил отважный пират, такой красивый и статный, что о его красоте трубадуры поют. А недавно, мне посчастливилось встретить торговца стародавними редкостями, у которого я раздобыла пергамент. Я привезла переписанную его копию, потому что брать в долгие плаванья столь редкие вещи, было бы слишком неразумно...

– Неразумно госпожа Катта, приплывать на Та-Дорто и сверкать здесь своей божественной красотой, - пожурил пират.
– Вы ничуть не меньшее сокровище, чем какой-то старый пергамент.

У Многоликого даже ладони засвербели, так захотелось засадить кинжал ему в глаз, по самую рукоять, да прокрутить для верности, чтоб башку продырявить с другого боку. Он не любил госпожу, но благосклонность Катарины принадлежа ему одному, и мальчишке пришелся не по душе легкий румянец на ее щеках, когда Ларо в очередной раз тронул губами тыльную сторону ее ладони. Если еще немного времени назад таремка старалась избавиться от назойливого флирта, то теперь, похоже, она его распробовала.