– Ты выглядишь на семь десятков лет, - сказала она первое, что пришло в голову. Отцу было всего шестьдесят, и когда Миэ покидала дом, лорд Эйрат выглядел на каждый прожитый год. Теперь его лицо осунулось, и умножилось морщинами.

– А ты все больше похожа на мать, - сказал лорд Эйрат. Он помассировал плечо, прошелся до постели и сел, тяжело, будто много дней провел на ногах.

Может, и не было никакого собрания, подумала Миэ. Отчего отец провел в зале Совета девяти три дня вместо одного? Вероятно, два дня посвятил каким-то своим нуждам, и они, судя по его хмурому виду, не принесли нужного результата. Ничто не расстраивало отца сильнее бесполезно потраченного времени.

– Зарин написал, что ты вернулась. Надеюсь, уже ознакомилась с нашими делами, иначе я начну думать, что ты приезжаешь домой только чтобы жировать на моих харчах.

Миэ не собиралась вникать ни в какие отцовские дела, хоть и понимала, что по праву старшей рано или поздно ей придется этим озаботиться. Старший брат, от самой первой отцовской жены, умер от глупой царапины. Рана нагноилась и расползлась от щиколотки до самого колена. Сперва, бедолаге отрезали ногу, но гниль успела переползти дальше. Когда от запаха гниющей плоти в комнате сделалось невыносимо, отец избавил сына от мучений, перерезав горло. Миэ знала - до самой смерти он не простит себе того поступка. С тех пор лорд Эйрат всеми силами старался приобщить Миэ к мысли, что она станет наследницей, но волшебница упрямилась.

– Не ознакомилась, - призналась Миэ.
– И не собираюсь. Зато видела шутовской колпак на Лаумере. Он сказал, будто это твой подарок.

– Мой, и что с того?
– Он кликнул рабов, и в его покоях сделалось многолюдно.

Два чернокожих невольника принесли таз с подогретой водой, рабыни суетились с целебными солями и маслами, еще одна снимала с господина сапоги. Напряжение сползло с лица мужчины только, когда его стопы оказались в воде. Миэ отошла в сторону, чтобы не мешать в суматохе, которую подняли вокруг хозяина вышколенные рабы. Таремка злилась, но гасила злость. Встреча с отцом началась на той ноте, на которой Миэ планировала ее закончить. Что-то будет дальше?

– Убирайтесь теперь все, нечего мне зад вылизывать, - прикрикнул лорд Эйрат.
– Кроме тебя, - кивнул он пышнотелой бабе в летах. И для Миэ пояснил: - Она мастерица пятки массировать, одно удовольствие. И голову просветляет, если мыслей в них больше, чем дерьма в нужнике.

Таремке хотелось сказать, что ей дела нет ни до пяток, ни до мыслей, от которых отец хотел избавиться, но прикусила язык. Что ж, пусть потешится, а она подождет, поглядит, так ли чудодейственен массаж. Тем более, что и отец не торопился с расспросами.

Массаж ли на родителя подействовал или он просто отдохнул с дальней дороги, но лицо лорда Эйрата смягчилось, губы порозовели, а глаза сделались теплыми. Рабыня осторожно переставила его натруженные стопы на отрез ткани, тщательно вытерла, и взялась растирать их бальзамом.

– У нас здесь говорят, что в Северных землях неспокойно, - неторопливо начал отец.
– Верно, что Сьёг разрушен, и теперь на троне сидит новый Конунг?

– Так и есть.
– Миэ не отпиралась.
– Человек он достойный, думаю, править будет долго, и Северные земли под его рукой расцветут больше прежнего.

– Гляжу, ты с этими варварами успела подружиться.
– Голос отца сделался сварливым.
– Я, попервам, все весточки от тебя ждал, а после решил, что ты сгинула, и даже оплакать тебя успел. Ан нет, добрые люди рассказали, что видали на пиру у Торхейма - пусть Гартис его не сильно в гузно тычет раскаленным прутом - красавицу-таремку, по которой на слюни изошли все двуногие кобели Артума. Я как услыхал такое, сразу смекнул, о ком молва пошла.

– Добрые люди?
– Миэ покривилась.
– Не припомню таких на том пиру, а вот дрянь всякую видела, об которую порядочный человек посрамиться сапоги вытереть.

– Оста на язык осталась - хорошо, - похвалил отец. И прикрикнул на рабыню, когда та, переусердствовав, слишком сильно выкрутила пятку.
– Ты делом занимайся, корова безмозглая, а то последую примеру Катарины Ластрик и отрежу тебе уши и язык, чтоб неповадно было хозяйские разговоры слушать.

– Катарина совсем из ума выжила, - проворчала таремка. С этой госпожой они пересекались несколько раз, и Миэ леди Ластрик показалась самонадеянной и спесивой не в меру. И гонор ее из всех щелей лез, смердело им за десять шагов.

– Катарина знает, что делает, - сказал отец, и все-таки прогнал рабыню.
– Вовремя ты домой воротилась, Миэ.

Слова окрасились таким тоном, что у таремки сразу отпала охота обижаться и ерничать. Видать, не зря отец приехал взмыленный, что-то его тревожило.

– Ластрики замышляют игру против нас, - сказал мужчина и пинком отодвинул таз. Вода расплескалась.
– Она где-то откопала дядьку твоего.

– Дядьку?
– Миэ покопалась в памяти, припоминая, о каком дяде может идти речь. По материнской линии их было двое, но один служил в таремском храме Ашлона и частенько навещал их, а другой умер через год после кончины леди Эйрат. Еще один дядя, по отцовской линии, сгинул в юношестве. Других дядей Миэ не знала, если только речь не шла о бастардах - Эйраты не любили говорить о своем порченном семени, и, сколько помнила волшебница, история их семьи не знала случаев, когда хоть один "ублюдок" призывался в отчий дом.
– Не понимаю, о ком речь идет.