— Ты удивишься, узнав, что Киневейн все еще принадлежит мне. Никакого Уолл-Марта на его месте.

Снаружи светила луна, освещая древние стены величественного замка и великолепные прилегающие к нему поля. А по земле стелился туман, оставляя после себя капли росы.

Указав рукой куда-то вдаль, Лаклейн произнес:

— Ты не можешь видеть стены, окружающие эти владения, но знай, что пока ты в их пределах, ты под защитой.

Ликан посадил Эмму на перила, и она тут же зацепилась ногами за мраморный парапет, хотя он и так держал ее за бедра.

Лаклейн нахмурился такой ее реакции, но промолчал.

Вместо этого он поинтересовался:

— Что скажешь?

В его голосе читалась гордость. И, совершенно заслуженно, владея таким-то замком. В середине каменного фасада, огибая окна, были выложены изумительные узоры «в ёлочку». Тропинки, как и задняя стенка огромного камина этой спальни так же имели схожий рисунок. Сады выглядели просто безукоризненно. И если остальная часть замка декорировалась в таком же стиле, то Киневейн можно было по праву назвать образцом роскоши. И валькирская сущность Эммы не могла не оценить этого.

— Ну и? — Лаклейн выглядел выжидающим. Он хотел, чтобы замок ей понравился.

Отвернувшись, Эмма взглянула поверх верхушек деревьев на вышедшую луну.

— Я думаю, до полнолуния осталось несколько дней.

А когда развернулась, то заметила, что он напряженно сжал челюсти.

Проведя рукой по запутанным волосам, она почувствовала в них песок.

— Я хочу принять душ, — произнесла она, выглядывая из-за его торса и оглядывая комнату.

Эмма начала вертеться, пытаясь вырваться из его хватки, и Лаклейн ее отпустил.

— Я помогу тебе. Ты все еще слаба…

— СА-МА! — выпалила она и зашагала в шикарную — современную — ванную. Поспешив закрыть за собой тяжелую дверь, Эмма с ужасом обнаружила грязь под ногтями.

Сняв, как оказалось, ЕГО рубашку — которую он же на нее и надел — Эмма взглянула на ужасные шрамы, исполосовавшие ее грудь, и, пошатнувшись, издала невольный стон. До конца своей жизни ей не забыть взгляд того вампира в момент, когда он накинулся на нее с когтями.

Она отчетливо помнила, как пожалела о том, что ударила его головой.

Как подумала. — «Теперь мне конец», — когда он замахнулся для удара.

Зачем она тогда спровоцировала его?

Включив душ, Эмма подождала, пока вода нагреется, и ступила под поток. Смывая засохшую кровь с волос, она наблюдала, как окрашенные алым струйки сбегали вниз. Все еще дрожа, Эмма попыталась сосредоточиться на мытье.

Три вампира.

Вода, кружась, всё исчезала в стоке.

Зачем я спровоцировала его?

«Но ты ведь жива?»

Она должна была умереть. Но выжила. Ей удалось спастись.

Эмма нахмурилась.

Она пережила вампиров. Солнце. А также нападение ликана. И все это за последнюю неделю. Самые жуткие кошмары, терзавшие ее десятилетиями, — Эмма прикусила губу, — становились чем-то пустяковым?

— Эмма, позволь помочь тебе.

Она быстро вскинула голову.

— Ты случаем не думал приобрести завод по производству замков! Я сказала — сама!

Он кивнул, соглашаясь.

— Ага, именно так ты обычно и отвечаешь, а я все равно остаюсь. Так уж у нас повелось.

Голос Лаклейна был спокоен, и хотя идея казалась безумной, в ЕГО словах — что поразительно — звучала рассудительность.

«Уединение? Его не будет…»

Едва вспомнив эту фразу, Эмма схватила бутылочку шампуня — ее бутылочку шампуня, уже распакованную и стоящую здесь, будто Эмма собиралась остаться тут надолго — и швырнула в него. Она метнула ее с такой силой, словно та была кинжалом. Пригнувшись, Лаклейн увернулся от броска, и бутылочка вылетела в соседнюю комнату. Раздавшийся грохот разбившегося стекла показался Эмме достижением.

Но зачем она его провоцировала?

Затем, что это было здорово.

Он приподнял брови.

— Ты можешь снова пораниться.

Не оборачиваясь, Эмма потянулась за флаконом с кондиционером.

— Но сначала я пораню тебя.

Когда она взяла еще одну бутылочку, Лаклейн кратко кивнул.

— Как знаешь.

Закрыв за собой дверь, он подумал, что ему, похоже, придется еще привыкнуть к тому, что он не всегда сможет поступать в своем доме так, как того желает.

Заметив бесценное зеркало, которое она разбила, Лаклейн вспомнил, что оно находилось в Киневейне веками и могло быть самой древней вещью, сохранившейся с тех времен.