— Дури, — досказал я. — Хотя дурака бьют и в церкви, лося только осенью, а хищного зверя везде. И неважно, в лоб или в спину. Ты как?

Он сказал хриплым голосом:

— Да вроде бы цел… Хотя панцирь эта сволочь мне помяла. Сперва тот гад ногу, спасибо, что подлечили, но теперь снова к оружейнику… Разорят, гады.

— К вечеру поправят, — утешил я — Все, поедем. Я вообще-то в замок. А ты куда?

— За вами, — сообщил он. — Я телохранитель или уж нет?

— Зигфрид, — сказал я тепло. — Ты мой друг, а эту роль ты сам себе выбрал. Конечно, я тебе доверяю больше всех на свете. Но что скажут твои родители?

Его лицо помрачнело.

— Когда вы ушли, я поговорил с ними. Мой народ — люди. Я с пеленок помню только Терьяра Кунинга, своего отца, и любящую меня мать, леди Азеллу, а также шестерых братьев… Я жил в любви, детство у меня было беззаботное и счастливое… Я человек, сэр Ричард! Я человек. А леди Азелла — моя мать, в чьей любви я купался, как рыбка в озере…

Некоторое время мы ехали молча, он часто вздыхал, я сказал с сочувствием:

— Всем нам время от времени проходится делать выбор. Это тяжело, но человек научился пользоваться им правильно. А почему тот демон примчался сюда, когда проще бы дождаться тебя там на месте…

Зигфрид покачал головой.

— Он мог меня только здесь.

— Когда, — спросил я осторожно, — ты в людской личине?

— Да, — ответил он, — а еще здесь я один, а там наши из племени… Их хоть и мало и все старые, но все же…

Я остановил коня.

— Езжай в замок, если так уж хочешь убедиться, что там нет и не появилось за это время ничего опасного.

— Ваше высочество?

— Поторопись, — велел я строго. — Ты забыл, что мы сюда не на поселение прибыли?

Он ослабил конский повод, толкнул каблуками, и конь понесся стремительным галопом в сторону замка. Я проводил его долгим взглядом, неспешно повернул коня к лагерю. Там моя жизнь, а в замке только развлечения, но их можно позволить себе только после победы.

Арбогастр только-только перешел с шага на рысь, как мы увидели со спины идущую впереди женщину в Длинном плаще, что касается земли.

Капюшон закрывает голову, можно бы принять и за подростка, но что-то в движениях выдает женщину, я бы даже добавил, молодую и сильную.

Я намеревался догнать, однако она обернулась и приподняла обеими руками капюшон. На меня взглянуло очень серьезное и даже строгое лицо той, что сидела в пентаграмме, пытаясь спастись от зверя, убитого потом Зигфридом.

Я не успел слова сказать, она церемонно присела, растопырив плащ в стороны, голову опустила, выказывая полное смирение.

— Леди? — произнес я.

— Ваше высочество, — прошелестела она, не поднимая головы.

— Встаньте, — потребовал я, — и ответствуйте, кто вы и почему вас несет в мой лагерь.

— Меня зовут Скарлетт Николсон, — ответила она низким приятным голосом. — Иду я не в лагерь, а хотела встретить вас…

— Тогда вы рассчитали точно, — ответил я настороженно. — Что весьма настораживает, а я этого не люблю. Поднимитесь и выкладывайте.

Она выпрямилась, чуть задрала голову, чтобы видеть мое лицо. У нее странные глаза, вернее, не глаза, а верхние ресницы: всего по семь штучек, отстоящие одна от другой на заметное расстояние, зато толстые и длинные, будто остальные не то отдали свою силу и рост, не то их срезали и приклеили на оставшиеся.

Я невольно уставился на это чудо, а она красиво взмахнула этими удивительными ресницами, что упираются в брови, глаза подчеркнуто удивленные, неужели и сам принц Ричард, о котором столько слухов, тоже вроде деревенщины, никогда красивых женщин не видел, что ли…

— Ваше высочество, — проговорила она все тем же голосом, приятным, но строгим, — я нарочито выбрала минутку, когда сэр Зигфрид занят…

— Почему? — спросил я в лоб.

— Он бы меня защищал, — объяснила она.

Я поинтересовался:

— А ты, выходит, не желаешь, чтобы тебя защищали?

— Хочу, — проговорила она тихо, — чтобы вы решили мою судьбу сами и чтоб слова сэра Зигфрида не падали на чашу весов моей жизни.

Арбогастр медленно шел к лагерю, она идет рядом, изредка поглядывая на Бобика, но тот ведет себя чинно, то есть не подбирает бревна и не сует ей в руки.

— Хорошее решение, — сказал я, — нет, не слишком для тебя хорошее, зато правильное. Кто ты и что ты?.. Я не нахожу тебя красавицей, но это потому, что ты не в моем вкусе. А так вообще отыщутся некоторые, что назовут тебя совершенством. Люди ж всякие бывают, а мир велик и как бы необъятен, если не присматриваться.

Она передохнула, вскинула голову и посмотрела мне в глаза, а я неотрывно смотрел в ее бледное лицо, стараясь не концентрировать внимание на странных верхних веках с семеркой толстых, как бревна, и таких же длинных ресниц.