Бьернсон Бьернстьерне Мартиниус
Шрифт:
(По жестам присутствующих можно понять, что многие согласны с этим.)
Я не стану возлагать на кого-либо вину за все случившееся. Но ведь любой из нас хорошо знает, как трудно вам приходится, как горько, когда ребятишки лепечут: «мама, еще немножко хлеба, мама! Дай мне еще поесть, мама!»
(Среди слушающих волнение.)
(Тихо.) Я вношу свою лепту каждый день.
Голос из толпы (тихо). Да, ты добрый!
Многие голоса (тихо). Да, да, ты добрый!
Фалк. Иначе я не имел бы права прийти сюда и сказать то, что я говорю. Мое мнение, мой совет вот какой: такая забастовка... величайшая забастовка из всех, какие у нас были... такая забастовка не может быть длительной. Правда, за последнее время поступило много неожиданных крупных пожертвований, — но накормить нужно слишком многих. Теперь уже все знают, что такое голод. Но ничто так не подавляет, как отчаяние; помните об этом. Приближается время, — и время это может наступить скорее, чем кто-либо из вас предполагает, — приходит время, когда никто не сможет совладать с силами, которые были развязаны. Я уже вижу признаки этого. Я слышу угрозы, насилия и убийства...
Слепой Андерс. Насилие и убийство... да, да. да, да...
Фалк. Что ты сказал, старина?
Ханс Бро. Да ведь это же старый Андерс: он только об одном и говорит.
Фалк. А! Пусть он говорит...
Слепой Андерс. И с ней ведь так было... ах, бедная, бедная!
Фалк. Знаю, знаю... Ты уже говорил мне... Мы ведь шли вместе...
Слепой Андерс. Нет, я не о ней. У меня была еще младшая, та, что ушла в город, в богатый дом. И над ней тоже сотворили насилие.
Фалк. Да, да... мы помним это. Но сейчас не об этом речь, Андерс.
Слепой Андерс. Но вы же сами говорили: насилие и убийство... а это было насилие... Ей было так стыдно, так стыдно. Вот и произошло еще одно убийство. Господи, спаси нас и помилуй!
Фалк. Мы все это знаем, дорогой Андерс!
(Пауза.)
Возвращаясь к тому, что я говорил, скажу еще раз: отчаяние опасный спутник; и оно уже среди нас. Ведите же себя так, чтобы не пришлось оказаться виновными в том, чего вы сами не хотели.
Ханс Бро. Виновны те, кто живет в городе, наверху!
Фалк. Прошлое, Ханс Бро, всегда более виновно, чем новое. Но виновные в том, что сейчас происходит, есть и среди них и среди нас.
Ханс Бро. Нет! Вся вина только на них! На тех, кто живет наверху!
Фалк. Нет, не вся!
Многие голоса. Нет, вся! Вся!
Фалк. Неужели вы осмелитесь сказать, что вы ни в чем не повинны?
Все. Да, да! Ни в чем ее повинны!
Фалк. Вы обижены и потому озлоблены. Я ничего больше не скажу. Но если вы хотите добиться примирения, постарайтесь немного иначе взглянуть на своих противников. Не считайте всех разбойниками.
Ханс Бро. А если они и есть разбойники?
Многие голоса. Да, да! Настоящие разбойники! Да!
Фалк. Но разбойник был и на кресте. И разбойник может обратиться.
Пер Стюа. Хищные звери, вот они кто!
Фалк. Тем хуже для них. Но я еще кое-что скажу вам: предоставьте богатым заносчивость и наглость! У них в руках сила, и каждый ожидает от них грубого применения силы. Не будьте же глупцами и не подражайте им! Бедность имеет блага, каких не ведает богатство! Не растрачивайте их попусту! Бедность имеет свои преимущества, свое счастье...
Ханс Бро. Вы его испытали, пастор?
Фалк. Я знаю жизнь и богатых и бедных и скажу вам, что бедные имеют много преимуществ перед богатыми...
Ханс Улсен. О да, по части рубища и вшей!
Фалк. Ты так думаешь?
(Смех в толпе.)
А я тебе скажу, что, на мой взгляд, является преимуществом бедности. Бедные легко довольствуются малым; они ласковы друг с другом; они склонны к самопожертвованию. Бедные терпеливее, выносливее...
Грубый мужской голос (сверху, слева). Эту речугу тебе надо бы произнести для богачей!
(Все поворачивают головы влево)
Фалк. Я и говорил это богатым. Я не приноравливаю моих слов ни к чьим вкусам, не потакаю ни богатым, ни бедным.