Шрифт:
Гремел финский крупнокалиберный – рядом где-то… Просвет…
Алексей увидел траншею между пеньков – полузасыпана близким разрывом бомбы, вокруг рыхлый желтый песок. Дальше бревенчатый обвод орудийного окопа – несколько бревен встали дыбом, сбитые взрывной волной… Неподвижное тело в светлой форме… пулемет со здоровенным барабаном, кто-то рядом возится… дальше простор летного поля…
Нет, не догнал. Кусты опушки словно вышвырнули из-за себя фигурку, – пухлую, мягкую в пятнистом балахоне, она замахнулась, нелепо занося локоть…
Гранату Алексей не увидел – уловил, как падает на землю старшина, плюхнулся сам – гадина-рация жестко двинула по спине. Трофимов застонал – стон слился с хлопком «лимонки». Вроде добросила Мариша…
Свистнули осколки, с сосен, уже облысевших от взрыва бомбы, хиленько посыпалась хвоя. И завыли – там вдалеке, – закричали люди. Финны в атаку поднялись, что ли?
Черт его знает, что там с атакой, но влупили по опушке крепко. Пулемет, да, похоже, не один. Это по Марихе – финны видели, как выскочила…
Алексей полз к опушке – над головой свистели пули, тукались в стволы. В пулеметном окопе кто-то стонал. А старшина распласталась почти на открытом. Что ж она? Отползала бы…
Трофимов со стоном свалился в крошечный окопчик – наблюдатель у финнов здесь, должно быть сидел. Котелок, песком закиданный, газеты какие-то…
Марина стреляла, головы поднять не могла – просто строчила в сторону, где блеклые огоньки вспыхивали. Да там метров двести, разве достанешь?
– Сюда ползи! Слышишь?
Трещит ППШ старшины – очередь длинная, безрассудная. Смолк автомат, донесся голос Мариши: кричала, повторяла одно и то же матерное.
Не услышит. Не в себе.
Алексей, качнувшись – рация все тянула назад, останавливала, – оперся локтями о низенький бруствер. Поймал на прицел огонек побольше – дергался левее алых всполохов пожара. Надо бы экономнее, эх, забрал лейтенант диск…
На очередь сзади старшина обернулась. Алексей махнул:
– Это я. Отползай, прикрою…
Сообразила, заелозила быстро, но неловко. Тьфу, совсем их не учат. Загнали бы, как положено, в запасной полк…
– К кустам давай, не сюда! Прижмут… – Алексей бил коротенькими. Пусть сюда смотрят, отвлекутся…
Ползла… капюшон сбился, в волосах иглы сосновые, щеки блестят, глаза распахнуты:
– Леха, я…
– К кустам, к кустам, давай! Уходим!
Отвлек, однако – очередь легла близко, звякнула пуля о ведро с пустыми гильзами. Собирали пустышки финны, экономные…
– Лешка! – трещали кусты. Нет, это не старшина, а медведик какой-то.
– Иду. – Алексей выбрался из окопчика. Пригибаясь, уберегая горб рации, побежал к ельничку. Несильно стукнуло в спину…
00.31.19
…Когда Шведова швырнула гранату и упала, Женька прикусил губу. Не добросила, точно. Зенитный автомат, хоть и был заметен только по факелу из ствола, где-то чуть дальше должен был стоять. Но тут граната лопнула, на миг озарив бревна окопа…
Женьке казалось что орут все: и финны вопили что-то невнятное, и Коваленко ревел, и стрелять сразу начали от машины, и с той стороны полосы.
– Бегом, марш! – пронзительно взвыл Попутный.
Двое из финнов метнулись в сторону, к грузовику – майор выстрелил в спину одному, второй задрал руки и с невнятным криком побежал правильным курсом – к опушке. Женька пихал автоматом своих:
– Im Laufschritt, marsch, marsch! [103]
До опушки было рукой подать. Но кто-то падал, кто-то орал и катался по умятой траве… Через него перепрыгивали… Свистели пули…
103
Бегом! ( нем.)
Женька проломил еловые лапы, рухнул, рядом падали финны. Трое… Левее тоже были живые. Хрипел на кого-то Торчок:
– Куда, курицын сын! Отож ползи, убьют…
…Ползли, Женька, финны… Еще один аэродромщик прибился, с рассеченной щекой. Столкнулись с Торчком – ефрейтор двоих сохранил: пухлый финн, похожий на учителя младших классов, кашлял и вытирал слезы, второй зажимал кровящий нос.
– Отож шустрый, – отдуваясь, пояснил ефрейтор. – Бечь собрался, еж лесной. А я, Евгений, думал, уж хана нам.