Шрифт:
1(8)
в час одинокий серый гость: от груза согнутая трость в руке – на лбу как змеи жилы невидимой но явной силы вокруг телесности венец вошол как в жизнь входил отец с библейским правом: опустился на стул и вот в его ногах я смертный темный отразился в небесных дымных плоскостях над жизни хладною золою ладони голубиный взлет и я небритою щекою к сей ласке пахнущей смолою и синей свежестью высот313
2 (9)
лбом ощущая холодок от окон белых вестью тленья я знал: под миром бьет поток всеогненного претворенья тому кто смел в него вступить и в таинстве стихий слиянья остаться в прежнем виде жить не страшны тления дыханья за тем потоком есть предел бессмертных: там лежит белкамень на нем с рукописаньем дел жена одета облаками таинственно из мудрых строк по глаголическим их склонам начало и берет поток сей бьющий в бесконечном оном314
3 (10)
сновидец: часто в сновиденьи я кем-то мудрым просвещон – сон (запись): видел воскресенье разверзли вещи недра лон зашевелилось под ногами вокруг из воздуха из стен воскреснувшими мертвецами вскипел развоплощонный тлен тогда воскресшим возноситься осталось – крестовидный взмах от тел и платий отделиться им помогал застывший прах отпав от духов вознесенных в земле личинками торчал густея воздух оседал теснимый стаей над вселенной вскипавшей перстью из могил проснулся в обморок в сознанье: не жизнь ли то что смертью чтил знак естества первоначальный себе пределом полагал краткомгновенный и случайный не смерть ли жизнью почитал315
Святочные октавы
1
Ни африканский бубен, ни свирель в полях Непала пляшущего Кришны, ни Кунг тсе, сна лишивший гонг, ни трель распевных возгласов из древней Мишны, ни хоровод, который водит лель, бог жаркий, издали в апреле слышный – стихам нас не учил. Наш пантеон от Сумарокова: Омир, Анакреон.2
Не потому ли так верны Камены размерам русских медленных стихов – бог избранный не ведает измены. В венке зажегкшем вековых дубов, в плюще, как плащ на вековые стены спадавшем в шелесте резных листов, дружили с русским гением богини, покинув сень рощ лавровых и пиний.3
Я в отрочестве Павловск помню. В парке площадку Муз. Там юный Аполлон стоял, их хороводом окружон. Над каменными лицами их арки живой листвы качались; арфы звон, замшелых свитков шелест, говор жаркий мне слышался в кругу ожившем их. И в таинстве звучал мне первый стих.4
Такой языческой крещеной девой – был православным нам святой союз с Каменами – ты мне свои напевы несешь в изгнанье, дочь старинных Муз. О утешений ритмы! Узы уз слов гармонических, свободных слов... Пусть гневы мы будим в критике, враге стихов. Нет, проза – пошлый комментарий снов.5
Блаженные распевные беседы, когда никто не слышит в мире нас – я так читал в полях волынских веды, так слушал духов бестелесный глас! Невинный лавр над ритмами победы в ямбозвучащий полномерный час, когда в стихах – смиренней нет занятий – ищу я тайн мистических заклятий.6
Годов тридцатых смирный человек – декоративный матерьял парадов, боев и митингов... Безумный век мне тихим подвигом отметить надо. Придя от белых вьюг и черных рек, в стране подстриженной чужого сада на камне европейских городов я променять на звуки их готов.7
Охотно верю – предкам было скушно в российском Домике в Коломне. Нам же в нем все милым помнится. Мы русским калачем гостей иноплеменных прямодушно готовы потчивать и здесь, в краю чужом. Вот самовар картонный вьет послушно бумажный пар, и Пушкина за ним, одушевясь, цитирует Тувим.8
О Муза! для коломенских идиллий, благословенных Пушкинских октав сойдем и мы – мир неизменно прав – в смиренный дол печалей и насилий, гримас бесовских, демонских забав, и вспомним в утешенье: в мокрой пыли варшавской мглы в посольство иль на бал здесь некогда сам Гофман проезжал9
в карете черной – и слуга безхвостый, наперсником прикинувшийся бес, ему нашептывал заклятья под навес с подножки задней. Слово беса просто – привычное, утратившее вес, но сколько в нем магического роста. Речей бесовских сладостна кудель – и мчались бесы в русскую метель.