Решив, что поручит Шлепко найти замену завтра же с утра, и после сам внимательно и вдумчиво в этот раз побеседует с претендентами, он отпустил домоправительницу, которая, похоже, и не догадывалась, насколько близка к увольнению.

Поле этого он вновь поднялся на второй этаж, собираясь помочь перебраться Карине. А она все еще спала. Даже с места не сдвинулась. Так и лежала, сжавшись клубочком на самом краешке его кровати.

Соболев поймал себя на мысли, что замер и затаил дыхание, прислушиваясь, а дышит ли она? Уж больно неподвижно лежала Карина.

Она дышала.

И почему-то, он снова решил ее не будить. Постояв некоторое время в темной комнате, единственным освещением в которой была косая полоска света, падающая через неприкрытые им двери из коридора, Костя зачем-то пытался рассмотреть ее лицо. И не видно же ничего. А он, все равно, зачем-то вглядывался, присматривался, запоминал, как она спит.

Наверное, именно в этот момент он в полной мере осознал масштаб произошедшего.

Ничего не будет так, как было. Не для него, точно. И глупо было задирать вверх нос с дурным криком, «что он никогда…, ни в одну…», «да никакая баба…». Все это было глупо и лживо.

Как она кричала утром: «Ты — Соболев! Что ты делаешь тут, с избитой шлюхой?». Кто бы угодно, зная его, наверное, удивился бы — и правда, что?

Но вот же он, именно здесь, стоит, и даже не пытается никуда уйти. И все, чего Косте хочется сейчас, быть уверенным, что если он наклонится и просто погладит ее по щеке — Карина не отползет с ужасом, не посмотрит глазами, полными страха, а улыбнется. Улыбнется по-настоящему, искренне.

Только и всего. Плевое желание, вроде бы.

А и за все его деньги, на которые можно купить немаленький островок где-нибудь в теплых широтах и потом еще долго, безбедно жить, он не сможет то сейчас осуществить.

Человек, не умеющий быстро принимать решения, не признающий правды, может и не очень ожидаемой или приятной — ничего не сможет достичь в бизнесе. Тут все на секунды решается. Как на линии огня. А Соболев был очень успешным бизнесменом. Как раз потому, что не юлил и не увертывался с самим собой, в первую очередь. Если он знал, что для достижения цели надо нарушить или обойти закон — то не пытался распускать нюни и натягивать на совесть покрывало ложной морали. Ничего не придумывал. Он делал то, что надо было делать, чтоб получить свой куш.

Потому, он честно признал себе, что влип, еще днем, в Киеве. Сейчас, имея время спокойно постоять и подумать — Соболев в полной мере представил себе, насколько именно он «влип». Ну и что? Не пугаться же.

Ему и так предстоит слишком непростая задача, чтобы еще тратить время на какое-то там мужское самомнение и самолюбие. Некогда. Нельзя распыляться и тратить энергию на мальчишеские глупости.

Еенадо вытащить. И не только из лап этих зверей, с чем он, уже, в принципе, почти справился. А из того чистилища, которое у Карины теперь внутри.

А эта задача, похлеще любой войны будет.

Когда-то Константин очень рвался воевать. В Афганистан хотел, доводя мать до сердечного приступа такими разговорами. Да кто ж его и в армию-то пустил бы? Единственного и ненаглядного внука секретаря обкома партии. Ну и что, что назревала перестройка и смена политической ситуации? Его дед с отцом весьма умело прогнозировали будущие изменения в стране и на полную катушку использовали все доступные методы, чтобы и при любом смене режима — семья не осталась внакладе. Самые лучшие школы, институты, светлое будущее — все для Константина.

А Косте все не до того было. Ему, воспитанному не в меру патриотичной бабушкой, воевать за Отчизну хотелось. Вот, настолько дурной был по молодости, романтичный до поросячьего визгу. И ведь добился же. Не через ворота, так по тыну полез — сбежал из дому и в соседней области в военкомат «сдался». Дед тогда такой разгон ему устроил, и собрался все решить по-своему. Но Костя характером и сам в деда пошел. В общем, тогда он отстоял свое право «воевать». Правда, родня не удержалась, все-таки поспособствовала переводу в особый род войск. О том, что из всего этого вышло, Соболев предпочитал никогда не вспоминать. Попал он в свой Афганистан. Под самый конец, и все-таки, хватило по горло. Так, что на всю жизнь романтику вырвало на корню. Как и дурные порывы. Вернувшись, он больше не спорил с семьей о том, на что стоит тратить время. Хотя, наверное, именно тот опыт во многом сделал его тем, кем он сейчас был, без всяких сантиментов и ханжеской совестливости, которые только мешали бы в мире бизнеса. Тот, в конце концов, зачастую оказывался не менее жестоким, чем любая война.

А теперь… А что теперь? И говорить нечего. И так, все ясно. Ему, по крайней мере.

Война, так война. Не он ее начал, а вот закончить, причем победой Карины — был обязан. И глупо делать вид, что не понимает с какой-такой стати ввязался. Все он понимал. И не сопротивлялся. Потому и стоял сейчас в своей темной спальне, вглядываясь в невидимые черты лица спящей на кровати женщины.

Ему очень хотелось коснуться ее, хоть волос. Просто погладить.

Но Соболев развернулся и вышел, сжав кулаки и спрятав те, для надежности, в карманы брюк. И пошел назад, к себе в кабинет, читать план окончания работ в достраивающемся офисном центре и то, что предлагала для его презентации нанятая фирма. Это был один из последних грандиозных проектов Соболева. Учитывая приближающийся чемпионат европейского масштаба, который будет проводиться в их стране, и в его городе, в том числе — отелей не хватало. И он даже не думал упускать такой шанс. Выбрал проект, совмещающий отель европейского класса с площадями, которые можно использовать под офисы и модные нынче «бутики».