— Ладно, пойдемте в избу, — грустно вздохнув, сказал Виктор, — что кто-то сюда заходил — факт. Дверь снегом не занесена, и бурьян вытоптан, значит, кто-то тут живет.

— Как же тут человек мог прожить столько лет? — опять заговорила Людмила, — день за днем, неделя за неделей, год за годом — это же целую книгу можно написать! И какое мужество надо иметь!

— Егор писал что-то наподобие дневника, но потом, когда однажды, лет десять спустя, впервые и очень сильно заболел, тетради завернул в брезент и спрятал, да так, что сам потом не смог найти, где-то они и теперь тут лежат.

— Теперь этим записям цены бы не было!

— Может, и так, только тогда Егор не очень расстроился. «Да там ничего интересного и не было», — только и сказал. Ну что, зайдем?

Мало кто себе представляет, что может статься с человеческим жилищем через тридцать лет! Но стекла были целыми, скованные морозным инеем они все же, хотя и тускло, но освещали комнаты. Печь, баня, парилка были целы, даже дрова, когда-то нарубленные Иваном, черными палками лежали в штабеле.

— Смотри, даже дрова есть! Может, затопим?

— Сначала надо на чердаке посмотреть, нет ли прямых дыр, а то сгорим вместе с избушкой. Ваня, слазь, только смотри, лестница могла сгнить.

— Ну да! Ничего подобного! Она еще кого хочешь, выдержит! Глянь, дядя Витя! Голуби!

— Какие голуби, ты что, сдурел?

— Ничего не сдурел, голуби, самые настоящие, аж семь штук! Всякие, даже белые есть.

— Неужели выжили! Дай посмотрю.

Голуби, дико озираясь по сторонам, сбились в темный уголок и беспокойно заворковали: «У-у-у».

— Вот, вот! — закричал снизу, из парилки, водитель, — тут оно ночевало. Сено, дупло целое!

Все вначале накинулись смотреть голубей, потом место ночлега неизвестного существа. Рядом с парилкой, в углу, в сравнительно защищенном от ветров месте, действительно лежал большой стог ржи.

— Откуда тут рожь?

— Как «откуда», у Егора была целая делянка, так она, наверно, и сейчас растет, может ею, отчасти, и голуби питаются.

— Мне страшно, — сказала Людмила, — а вдруг это чудище вернется?!

— При таком скоплении народа? Вряд ли, а вот когда уедем... Ну, так что, будем располагаться?

— Придется, ну что, Ваня, дымоходы в порядке?

— Все о’кей, замазано, заделано.

— Тогда давай затопим вначале печь, а потом и парилку.

Каждый занялся, чем мог. Шофер с Иваном снесли провиант, сложили в первой комнате. Людмила начала хлопотать за большим деревянным столом, кстати, очень хорошо сохранившемся. Виктор с Яковом обошли все строение, о чем-то долго спорили, потом нарубили дров, и печь загудела, как ни в чем не бывало.

— Вот это сооружение! Гляди, тридцать лет не топилась — и хоть бы хны! Вот тебе и русский мужик!

Ваня притащил приемник.

— Да выключи ты его! Дома надоел! Дай хоть тут природу послушать! — закричала Людмила.

— Слушай, интересно, а куда же вороны девались?

— Какие вороны?

— Тут их было видимо-невидимо, а сейчас не слышно что-то. Пойду, посмотрю.

Виктор вышел на улицу, постоял, постоял и вернулся в избу.

— Мороз крепчает, и ветерок усиливается, как бы пурги не было.

— В пургу бывает наоборот: мороз ослабевает, и тогда усиливается ветер.

— Так-то оно так, но бывает и наоборот, хотя пока небо звездное. Вот приехал. Вроде не зачем и ехали, а сердце успокоилось. Все-таки что-то есть потустороннее, иначе — откуда такие эмоции. Прямо жизни не было, хотелось сюда. Вот помянем Егора, Варвару и все успокоится.

— Да что-то, действительно, есть, я это на себе испытал, и не раз.

Разговор вели старики-братья, сидя на большой деревянной лавке в первой комнате.

В тайге темнело стремительно. А в избе становилось всё теплее и теплее. Уже сняли полушубки, закипела вода, на столе появился хлеб, консервы.

— Смотрите, в лампах даже керосин есть! — Ваня зажег две лампы, а в парилке засветился фонарь.

Печь в парилке все же решили не топить.

— Мужчины, давайте к столу!

Расположились на лавках.

— Смотри, как сделано! Вот что значит русский человек, топорно, но на века! — сказал Яков, подставляя лавку.

Разлили всем водку.