мне за помощью, с тех пор неоднократно помогал и

мне самому.

Страдания, переживаемые на Перевале в середиО

не пути, могут превратиться в такого рода достижеО

ния. По иронии судьбы, то, что приобретается, в перО

спективе будет утрачено, ибо отказ Эго от прежних

установок открывает человеку видение более масшО

табной реальности. Если бы мы были бессмертны, ничто не имело бы никакого смысла, ничто не имело

Одиночное плавание в открытом море

193

бы своей цены. Но мы не бессмертны, а потому имеО

ет значение каждый сделанный нами выбор. Именно

совершая выбор, мы становимся людьми и находим

смысл своей жизни. Парадокс заключается в том, что самодостаточность и достоинство, ужас и надежО

да, присущие человеческому бытию, определяются

именно его конечностью. Как раз об этом говорил

Уоллес Стивенс, отметив, что «Смерть — это мать

красоты»*. Красоту порождает ужас, что подтвержО

дает исконное человеческое желание: больше ужаса, больше красоты.

Мы понимаем, что выжили, пройдя через ПеО

ревал в середине пути, если больше не цепляемся за

наше прошлое, если больше не ищем удачи, подарка

судьбы или вечной молодости. Смысл жизни, пониО

маемой как постепенное сокращение возможностей и

суровая реальность безвозвратных потерь, постепенО

но трансформируется за счет ослабления прежних

привязанностей Эго и начала погружения к глубиО

нам таинства.

Как всегда, этот парадокс, отмеченный еще

две тысячи лет назад Иисусом, уловил поэт, котоО

рый сказал, что для того, чтобы прожить достойную

жизнь, мы должны научиться ее терять. В своей деО

вятой «Дуинской элегии» Рильке пишет о цикле

смерти:

Вечно была ты права, и твое святое наитье —

надежная смерть.

Видишь, я жив. Отчего? Не убывают ни детство,

ни грядущее. В сердце моем возникает

сверхсчетное бытие**.

* «Sunday Morning», The Collected Poems of Wallace Stevens, p. 106.

** Duino Elegies, p. 73.— Рус. пер.: Рильке Р.М. Часослов: Стихотворения. Харьков; М.: ФОЛИО, АСТ, 2000, с. 323.

Перевод В. Микушевича.

194

Глава 6

Парадокс заключается в том, что, только отброО

сив все, что нашли, мы выйдем за пределы иллюзорО

ной гарантии безопасности и идентичности; прошлое

должно быть забыто. Самое странное, что после этоО

го наше сердце переполнится ощущением полноты

бытия. Тогда мы совершим шаг от знаний, наполняО

ющих нашу голову, к мудрости сердца.

Лучезарная пауза

Я не знаю лучшего определения жизни, чем то, коО

торое дал Юнг: «Жизнь — лучезарная пауза между

двумя великими таинствами, которые в действиО

тельности — суть одно»*. Тайна, которая открываетО

ся нам с помощью узкого проблеска бытия, называеО

мого сознанием,— это еще не вся тайна. Мы никогда

не придем к тому, чтобы однажды окончательно и

определенно понять, в чем заключалось наше душевО

ное странствие. Мы можем лишь постараться, наО

сколько это получится, совершить его максимально

осознанно.

Современный греческий поэт Кавафи так

сформулировал этот парадокс: цель странствия,

поОвидимому, заключается в самом странствии.

Его стихотворение называется «Итака»; такое имя

носил город, из которого Одиссей отправлялся в

поход и в который он собирался вернуться. ОдисО

сей — это прототип странника, живущего внутри

каждого из нас. Посоветовав Одиссею помолиться, чтобы путь его был длинным, с множеством приО

ключений, поэт предостерегает, чтобы тот не спеО

шил с возвращением. И если он хочет в конечном

счете вернуться в родную гавань, то следует помО

нить о том, что

* Letters, vol. 1, p. 483.