По счастью, в 1848 году Н. Матвеевский, корреспондент журнала «Иллюстрация», отправился в Марьино, и лишь благодаря ему мы, помимо планов, имеем свидетельство. Вот как этот визитер описывает владение: «Войдя в дом с средней террасы, вы находитесь в большой лепной зале; стены ее фальшивого мрамора, пропорции изящны и стройны. Рядом небольшая, но богатая прекрасными картинами и мраморами галерея; далее большая диванная, также с стенами под мрамор: здесь вы найдете шахматы, разного рода маленькие бильярды, домино, воланы, — все возможные летние комнатные и садовые игры… Переступя через порог, вы найдете достойную лучшего игрока бильярдную комнату, — откройте из нее дверь — вы на террасе, с которой спуститесь в сад… Столовая (сзади диванной) увешана превосходными картинами и украшена японскими и китайскими вазами; все это налево от среднего входа».

Большой диванной именуется интерьер, называемый И.Ф. Колодиным Залой, а на плане А. Никитина обозначенный как Столовая. Этот интерьер не стал двухсветным, чтобы не препятствовать проходу приезжающих по второму этажу. К Столовой и Большому залу я еще вернусь. Прежде рассмотрим общую картину.

К статье приложены три иллюстрации, на них П. Борель показал Лесной дом, храм и главный марьинский дом, конфигурация которого к концу 1840-х годов окончательно сложилась. На картинке в журнале впервые видны двухэтажные корпуса, отходящие под прямым углом от корпусов под куполами. Здание имело семь крылец, три из которых, обращенные в сторону дороги, «охранялись» четырьмя львами и четырьмя львицами.

Таким И.Ф. Колодин задумывал Зал

Представленный проект Столовой И.Ф. Колодина не был реализован

Два малых двора находились с восточной и западной сторон. Из обширного парадного двора, особо огражденного чугунными тумбами перевезенными от невского дома и украшаемого в теплую пору померанцевыми, апельсиновыми, лимонными и «редкими хвойными» деревьями в кадках, в здание вели три лестницы, позволявшие попасть: прямо — в Большую гостиную, налево — в Большой зал, и, наконец, направо — в Библиотеку — непосредственно из двора, в центре которого, кстати, стояли часы-флюгер. Иногда возможностью посмотреть на господскую жизнь пользовались чувствовавшие себя вольготно в парке бараны, что, как скрупулезно зафиксировано в одной из дворцовых описей, приводило к повреждению мебели.

Исполненный А. Никитиным план второго этажа, который, по английской манере, не был главным в усадебном доме

Итак, особые входы позволяли не смешиваться разного рода гостям: одни прибывали исключительно на трапезу, другие — для свидания с книгами или на музыкальные вечера (теперь это называется зонированием здания). Впрочем, бывали и такие, кто совмещал разного рода времяпрепровождения.

Марьинская усадьба весьма точным образом отражала иерархию, сложившуюся в семье графов Строгоновых-князей Голицыных. По другую сторону коридора от Большой гостиной, окнами на Тосну, находились три комнаты княгини Натальи Петровны — почетной главы семьи, она в Марьине «…владычествовала безраздельно». Здесь самым главным интерьером, и впоследствии даже знаменитым, была Красная гостиная, получившая свое название по цвету шелка, использованного для обивки стен. С ней соседствовали Кабинет и Спальня.

На втором этаже старого дома располагались шесть комнат, также разделенных коридором на две части. Здесь были Уборная, Спальня, Кабинет, Гостиная и другие комнаты графини Софьи Владимировны — подлинной владелицы, которая имела большое число комнат, но располагались они на втором этаже. В Уборной, например, находились элегантные женские вещицы: «уховертка золотая, гребенка тупейная черепаховая, гребни черепаховые редкой и частой, они же белой кости и пальмовый, косточка черепаховая для чищения языка». Можно было найти там серебряные и вызолоченные умывальник и тазик, а также щипцы.

В Спальне находилась миниатюрная живопись и шестнадцать живописных картин, среди которых наиболее интересны маленькие картинки на дереве Гюбера Робера, в XX веке их ждала весьма драматическая судьба. Там же стояли гипсовый и мраморный бюсты графа Александра Павловича, его рапира и бюро красного дерева. Вещи сына, его рукописи, небольшую библиотеку и скульптурное изображение Александра Воронихина, мать перевезла в Марьино в 1827 году. [249]

Графиня Софья Владимировна перевезла в Марьино скульптурный бюст своего рано погибшего сына Александра и, вероятно, проводила много времени перед ним

В том же зале хранились турецкий серебряный сосуд мужа — графа Павла Александровича, его шпага, «у коей турецкий клинок», вязаное одеяло работы императрицы Елизаветы Алексеевны, два ее же «цветника фарфоровых золоченных в виде ваз с живописью, представляющей трех граций и амура с мраморным пьедесталом порфирового цвета». Все это — свидетельства нежной дружбы вдов, еще одним свидетельством которой были и два схожих между собой марьинских портрета. Исполненные в 1830–1831 годах они представляют вдов перед монументами Александров. На акварели П.Ф. Соколова С.Ф. Строгонова сидит перед скульптурным бюстом сына.

П.В. Басин изобразил императрицу Елизавету Алексеевну перед скульптурным бюстом скончавшегося мужа.

По семейному преданию, эскиз картины был сделан в Таганроге, а сама она писалась в Марьине и закончена, таким образом, уже после смерти императрицы. Елизавета Алексеевна действительно представлена восседающей в одном из золоченых марьинских кресел, весьма похожим на тот, что занимала Софья Владимировна на акварели П.Ф. Соколова. Доверительные отношения, сложившиеся между двумя дамами, графиней и императрицей, породили легенду о том, что усадебные бумаги могли бы пролить свет на историю Веры-молчальницы — таинственной монахини Сырковского монастыря близ Тихвина. Некоторые видели в ней Елизавету Алексеевну, скончавшуюся всего полгода спустя после мужа. Якобы она последовала примеру своего супруга и удалилась из света.