В заключение своего рассказа мемуарист не отказал себе в удовольствии сообщить читателям об унижении, которое Коленкур испытал в год вхождения русских войск во Францию. 19 марта 1814 года он безуспешно добивался приема и приезжал к воротам замка Бонди, где остановился российский император после взятия Парижа. Греч рассматривал это событие как расплату за былую надменность посланника. [41] В своем рассказе он ссылается на сведения Ф.И. Ласковского (1780? — после 1819) — выпускника Горного кадетского корпуса, тот с 1797 года служил экзекутором и переводчиком в Берг-коллегии, с 1800 по 1803 год по рекомендации К. Леберехта преподавал минералогию и служил переводчиком в Академии художеств, а с 1803 года исполнял обязанности секретаря Александра Сергеевича.

В 1810 году, после смерти А.Ф. Бестужева, Ласковский назначается правителем канцелярии графа. В 1807–1811 годах одновременно являлся помощником хранителя в Депо манускриптов Императорской публичной библиотеки. Другие сотрудники библиотеки, в частности Н.И. Гнедич и И.А. Крылов, были постоянными посетителями дома на Невском. Последний из упомянутых являлся большим поклонником Столовой, создав в ней даже собственный культ.

Парадная столовая после реставрации 1995–2003 гг.

14 марта 1811 года, еще при жизни графа Александра Сергеевича, графиня С.В. Строгонова посетила первое публичное заседание «Беседы любителей русского слова» — литературного общества, душой которого был поклонник русской старины адмирал A.C. Шишков. Он выступил на том собрании с речью, немедленно превратившей графиню в его почитательницу. Доказательством тому ее послание: «Когда сначала увидела я лежащую перед вами тетрадь, которая показалась мне велика, то подумала, что вы чтением своим наскучите; но когда слушала его, то сожалела, что оно так коротко, и с радостью желала бы еще два часа слушать». [42] С другой стороны, Шишков был сам заинтересован во влиятельных слушателях, и слушательницах также.

«Гвоздем программы» заседания стала басня «Огородник и философ», блестяще прочитанная И.А. Крыловым (1769–1844).

Иван Андреевич — сын капитана, в молодости служил мелким чиновником, испытывал нужду (некоторое время подобно Г.Р. Державину увлекался карточной игрой), но стремился участвовать в литературной жизни. Новый период наступил в 1805 году, когда, после знакомства с И.И. Дмитриевым, Иван Андреевич начал переводить басни. Как он позднее признавался Строгоновой, похвала в одном из журналов приохотила его к дальнейшему творчеству. В 1806 году Крылов напечатал сборник собственных сочинений и, благодаря высмеиванию галломании в своих комедиях, например в «Уроке дочкам» (1807 г.), вошел в кружок А.Н. Оленина. Алексей Николаевич устроил Крылова вначале на Монетный двор (1808–1810), на котором сам некогда служил, а затем, в 1812 году, в Публичную библиотеку, где Иван Андреевич стал сослужившем Гнедича. Сам Оленин в тот момент занимал пост директора, став преемником графа A.C. Строгонова. К тому времени сочинения Крылова вошли в моду, и он немедленно, как некогда Д.И. Фонвизин, стал приглашаться в аристократические дома для чтения своих произведений, которые были своеобразными манифестами русского языка. Посещал он и С.В. Строгонову.

О происходившем в Петербурге после памятного заседания 14 марта 1811 года рассказал и сам адмирал A.C. Шишков: «Многие присутствовавшие на ней госпожи почувствовали, что непохвально свой язык презирать и многих прекрасных на нем сочинений не читать и не знать. На другой день после одного из собраний беседы, приезжаю я к графине Строгоновой и в первый раз нахожу у ней Крылова, читающего басни свои посреди окружающих его слушателей и слушательниц». [43] Затем Шишков с удовольствием рассказал о барьере, возникшем между россиянами и иностранцами, жившими в городе: «…приезжает к ней (Софье Владимировне. — С.К.) сардинский посланник граф Местр. После короткого ему приветствия, чтение продолжается по-прежнему. Он помедлил несколько и, видя, что все слушают и никто им не занимается, обратился ко мне и сказал по-французски: „Я вижу нечто новое, никогда прежде не бывалое — читают по-русски, — язык, которого я не разумею и редко слышу, чтобы в знатных домах на нем говорили. Нечего мне делать здесь. Прощайте!“» [44]

Возможно, еще до войны 1812 года, а особенно после нее, графиня Софья Владимировна вместо греческих вечеров, прославивших некогда дачу свекра, устраивала русские обеды, главным участником которых был Иван Андреевич, быстро превратившийся в невозмутимого простодушно-лукавого наблюдателя жизни, ленивца и обжору — «дедушку Крылова», героя многочисленных анекдотов. Один из них приводился Н.М. Колмаковым, он, будучи юристом по образованию и воспитателем детей по положению у Строгоновых, взял на себя обязанности летописца дома на Невском: «В тот день, когда он заявлял о своем приходе, весь обеденный стол заготовлялся в русском духе: щи, каша, пироги, кулебяка и все прочее, что Русью пахло. Притом все присутствующие должны были говорить по-русски, в противном случае назначалось взыскание». [45]

Способ подачи пищи был очень зависим от политических пристрастий хозяев дома. Статус дома на Невском в период наполеоновских войн кажется идеально подходящим для рождения загадочного бефстрогонов (тем не менее речь о блюде пойдет только во второй части книги). Во втором десятилетии XIX века после смерти графа Александра Сергеевича в 1811 году и графа Павла Александровича в 1817 году и установления нераздельного владения стала очевидна необходимость в новом Строгоновском доме, его действительно создадут в «настоящей России» на реке Тосна в усадьбе Марьино. Согласно указа императора Александра I от 11 августа 1817 года, владельцем майората Строгоновых, куда вошел и дом на Невском, назначалась графиня Софья Владимировна. Более подробно об этом будет рассказано в главах о Марьино, в этом месте отметим появление «охранной грамоты» Строгоновского дома.

Брак в аристократическом обществе — предмет тщательного обдумывания, ибо он помогает решить статусные и финансовые проблемы. Мы видели выше, как барон Сергей Григорьевич, умело женив сына Александра на графине А.М. Воронцовой и построив молодоженам подобающий дом, добился превращения своей ветви в графскую. Решив династические проблемы при помощи Натальи и Аглаиды, превратившихся в «машины по производству графов Строгоновых и князей Голицыных» (на двоих у них было 11 детей), графиня Софья Владимировна и стоявшая за ней мать — княгиня Наталья Петровна, должны были, кажется, ослабить внимание к судьбам младших дочерей — Елизаветы и Ольги. Однако этого не произошло, что привело к обратному результату — пятну на репутации безупречных аристократов при замужестве Ольги, которая в своем воображении превратила дедовскую эллинистическую дачу в средневековый замок. Прологом ее истории является «романтическая смерть» отца.