Лилия молча смотрела на меня.

Только сейчас я заметил, что, оказывается, давно перешел на крик. Кулаки мои были сжаты, лицо искажено. Усилием я прогнал с него эту яростную маску.

— Прости, — тихо извинился я. — Иногда, знаешь ли, воспоминания больно ранят душу.

Она уселась поудобнее и обхватила руками колени.

— Что у тебя произошло, Яот? — серьезно спросила она. — Ты ведь был жрецом. Ты принадлежал богам. Ты служил небесам на вершинах высоких пирамид. Что заставило тебя оставить все это и согласиться стать собственностью другого человека?

— Наверное, боги сами отказались от меня, — спокойно предположил я, хотя рассуждать на эту тему мне было неприятно. — Ты же знаешь, они часто так делают. Им легко наскучить. Они возносят человека на немыслимые вершины затем лишь только, чтобы низвергнуть его с этой высоты. И если кому суждено подобное, то ни сопротивление, ни жалобы не помогут. А я служил самому капризному и переменчивому из них — Тескатлипоке. Неспроста же его называют «врагом на обе руки».

— Нет, что-то увело тебя от служения богам, — настаивала Лилия. — Что же именно? Женщина? Или не поладил с другими жрецами?

— Давно это случилось. — Такого рода вопросы были для меня сейчас сродни уколам острыми шипами. — И теперь мне это безразлично. Давай забудем обо всем.

— Ты не хочешь сказать. — Она отсела подальше, явно уязвленная моей скрытностью, которой никак не ожидала в обмен на свое гостеприимство. — Ну ладно, твое дело!.. — Она посмотрела на дверь, собираясь уйти. — Только я не верю, что тебе это безразлично.

Она поднялась и вышла из комнаты, но уже через мгновение вернулась, зажав в руке какой-то крошечный предмет.

Я догадался, что это, еще до того, как она положила его мне в ладонь, и сердце мое заныло от радости и страха.

Я смотрел на него, потеряв дар речи. Потом на глаза навернулись слезы, и я сумел лишь хрипло выдавить:

— Это мой! А я думал, что потерял его.

— Тогда на рынке ты сжимал его в кулаке. Лекарь хотел надрезать тебе пальцы, чтобы вытащить его, но потом ты сам выпустил его из рук во сне.

Этим крошечным предметом был детский браслет — такой маленький, что теперь не налез бы мне на руку.

— Ты, конечно же, знаешь, что это, — безнадежно предположил я.

— Конечно. Мы ведь тоже отправляем своих детей учиться в Дом Жрецов. В дальних краях мы и торговцы, и жрецы, и знахари, и писцы — мы должны уметь все. — Осторожно и почтительно она взяла у меня плетеный браслетик из хлопковой нити и принялась разглядывать его. — Такой малюсенький! Ты, наверное, получил его при рождении? А потом жрецы забрали его у тебя и повесили в храме как знак твоего посвящения богам.

— Это все, что они мне оставили, — с трудом вымолвил я.

Воспоминания вдруг хлынули потоком, перемешиваясь у меня в голове, — и расчетливая жестокость жрецов; и удушливый смрад храмов, где дым курильниц сливался с запахом крови и смерти; слова гимнов и молитв, которые я до сих пор помнил наизусть; смятение, злоба и отчаяние, ставшие венцом всему этому. Долгие годы я умудрялся жить без этих воспоминаний, прогонять которые мне помогало вино. Они сконцентрировались для меня в этом крошечном браслетике, который я убрал на дно платяного сундука и был счастлив.

Но сейчас браслетик этот был зажат у меня в руке, а женщина, вернувшая его мне, ждала, что я поделюсь с нею своей болью, и я признавал: в какой-то мере она имеет на это право.

Кроме того, я с удивлением для себя отметил, что не хочу ее ухода.

— А знаешь… — Голос мой дрогнул.

Она с готовностью повернула голову:

— Да?

— Знаешь, что бывает во время месяца Поедания Маиса и Бобов, до того, как наступает праздник?

— Месяц Поедания Маиса и Бобов — это время испытаний. Приближается лето, и, если не выпадут дожди, на город обрушится голод, как это произошло шестьдесят лет назад, когда даже знать вынуждена была продавать собственных детей, чтобы прокормиться. Если жрец с запинкой исполнит слова гимна или священного текста во время жертвоприношения, то бог дождя Тлалок может просто отвернуться от нас — опорожнить свои дождевые тучи где-нибудь далеко за горами и оросить водою поля врагов вместо наших. Жрецы старательно готовятся к празднику. Для участия в нем их придирчиво отбирают и отсеивают множество людей.