Фейсал отстранился от своей возлюбленной. Он открыл Мишель жестокую правду и ушел, не затрудняя себя ожиданием ответа, — оставил ее в ресторане, одинокую и молчаливую, чтобы не видеть свое отражение в глазах любимой. Бедный Фейсал! Не гордость заставила его удалиться медленно. Невзирая на все, он хотел сохранить драгоценные воспоминание об этой любви. Исполнившись великого терпения и искренне желая побороть скорбь, Мишель с помощью Бога, который один ведал, как тяжелы были ее страдания, начала медленно оживать, воодушевляемая справедливым гневом и упрямством, она надеялась, что время залечит раны и что она вновь обретет способность радоваться простым вещам. Когда этого не произошло, Мишель решилась на необычный шаг — отправилась к психологу, которого порекомендовала ей Ум Нувайир.

У психолога не было даже кушетки; никаких чересчур «вольных» ассоциаций. Врач-египтянин показался Мишель довольно консервативным; судя по всему, он не был способен ответить на горестный вопрос, безнадежно мучивший ее долгое время: «Как я могла его удержать?»

После четырех визитов Мишель поняла, что нуждается в более основательной помощи, нежели та, какую мог оказать этот шарлатан. Обсуждая с ней обман Фейсала, добрый доктор заявил, будто все это сводится к истории волка, заманившего к себе в логово овечку, чтобы сожрать ее. Нечего сказать, самое глубокое проникновение в суть проблемы за всю историю психологии в арабских странах. Мишель решила, что она не овца, а Фейсал — не волк. Разве может мужчина-психолог понять масштабы беды, обрушившейся на женскую личность, если он сам — не араб? Саудовская Аравия — уникальная, совершенно особая страна. Невзирая на рану, нанесенную Фейсалом, Мишель была уверена, что молодой человек любил ее искренне и страстно — и любит по-прежнему. Но он слаб и безволен, легко подчиняется воле общества, которое парализует своих членов. Это структура, пронизанная лицемерием и раздираемая противоречиями; единственный выход — либо принять правила и смириться, либо эмигрировать и жить свободно.

На сей раз, когда Мишель заговорила с отцом об учебе за границей, она не встретила немедленного отказа, как в прошлом году. Может быть, на него повлияло то, что дочь заметно похудела и побледнела за последнее время. В доме царило уныние: Мишель впала в депрессию, а Мешаал уехал а лето в Швейцарию. Родители согласились отпустить девушку в Сан-Франциско, где жил ее дядя. В тот же день она разослала запросы во все сан-францисские колледжи и университеты, решив не упускать возможности и записаться с начала нового учебного года. Больше всего на свете девушке хотелось услышать, что она принята. Тогда можно будет собрать вещи и распрощаться со страной, где с людьми обращаются как с животными. Мишель повторяла это вновь и вновь. Она не позволит указывать ей, что делать и чего не делать. Иначе в чем смысл существования? Это ее жизнь, и более ничья. Она собирается жить так, как хочет, ради самой себя.

ПИСЬМО 19

Кому: seerehwenfadha7et@yahoogroups.com

От кого: «seerehwenfadha7et»

Дата: 18 июня 2004 г.

Тема: Средь звезд и выше облаков

Мой почтовый ящик переполнен гневными письмами. Одни говорят, что я чересчур близко подошла к запретной черте. Другие пишут, что я уже ее переступила и, несомненно, поплачусь за вмешательство в чужие дела — а главное, за то, что моему примеру могут последовать прочие, соблазнившись возможностью бросить вызов традициям нашего общества — нагло, высокомерно, самоуверенно. Эй, не казните гонца!

По пути в аэропорт Садим плакала, как будто пыталась окончательно выплакаться перед возвращением в Эр-Рияд. Ей хотелось вернуться к прежней жизни — к жизни до Валида, в которой были университет, учеба, работа, близкие подруги и вечера в доме тетушки Ум Нувайир.

Девушка заняла свое место в салоне первого класса, надела наушники и закрыла глаза; ее окутала прекрасная музыка Абдулмаджида Абдуллы. «Средь звезд и выше безмятежных облаков я играю блюз, и все печали уносятся прочь».

Чтобы занять себя по пути домой, Садим подобрала коллекцию песен, сильно отличавшихся от тех, что она слушала в Лондоне. Она твердо намеревалась распроститься с грустью, похоронить скорбь в лондонской грязи и вернуться в Эр-Рияд в том расположении духа, который подобает молодой женщине.

После разрешения отстегнуть ремни Садим Отправилась в туалет, чтобы надеть абайю (она всегда так делала на международных рейсах). Девушка терпеть не могла откладывать все на последнюю минуту перед приземлением, когда все женщины и мужчины выстраивались в длинную очередь в проходе, чтобы переодеться. Пассажирки надевали длинные абайи, покрывала и вуали, тогда как мужчины избавлялись костюмов, галстуков и даже брючных ремней (неизменно натянутых под животом до предела, чтобы всем было видно, какое у их обладателя сытенькое брюшко) и возвращались к длинным тобам, скрывающим последствия чревоугодия, и красным шимагам, прикрывающим лысую макушку.

Когда Садим возвращалась на место, какой-то мужчина, казалось, улыбнулся ей издалека. Девушка прищурилась пытаясь разглядеть его. Насколько было бы проще, ли бы она сама умела надевать контактные линзы, вместо того чтобы каждый раз просить о помощи окулиста, молодого человека от Садим отделяли всего четыре крести она узнала его! Девушка ахнула — достаточно громко, чтобы немедленно смутиться. Она выдала свою радость, которую, разумеется, будет трудно объяснить окружающим.

— Фирас!

Она приблизилась, Фирас встал и поздоровался, а потом просил сесть рядом, на пустующее (волей судьбы) кресло.

— Как поживаешь, Садим? Какое удивительное совпадение!

— Бог да наполнит твои дни радостью! Аллах, это потрясающе! Я даже не думала, что мы снова увидимся.

— Знаешь что? Я до вчерашнего дня понятия не имел, что полечу именно этим рейсом! Бог был ко мне милостив. Хорошо, что ты встала, иначе бы я тебя не заметил.

— Как это странно. И только посмотри на себя! Ты надел тобу прежде, чем сесть в самолет?