– Так, выходит, и у тебя мотив имелся для убийства мужа бывшего… – задумчиво заговорила я, – чтобы он твою личную жизнь не испортил, этому твоему замечательному человеку про тебя ничего не наговорил…

– В общем, так, – Ирина загасила сигарету, – мужа своего бывшего я не убивала! Но если станете на меня убийство вешать, то я уж как-нибудь принципами поступлюсь и представлю надежного свидетеля, что в тот день я с ним в Выборге была. Пускай он меня после этого бросит, но свобода дороже, сын-то ведь сиротой останется, если со мной что…

– Ладно, так и договоримся, – я тоже встала. – Я тебе верю – для чего тебе сдался тот муженек бывший, когда собираешься новую жизнь начинать.

На прощание я выяснила у Иры координаты другой жены, Марины. Она работала в фирме, которая называлась «Солнечный закат».

– Спиртное, что ли, выпускают? – осведомилась я по аналогии с известным коктейлем «Текиловый рассвет».

– Да нет, там частная богадельня, – усмехнулась Ирина, – поезжай, сама все увидишь!

Таксист высадил меня возле трехэтажного особняка неподалеку от Черной речки. Особняк стоял в саду, среди кустов и деревьев там и тут располагались качели и садовые скамейки. Окна первого этажа были открыты, оттуда доносились звуки фортепьяно и хорошо поставленный голос, который старательно выводил:

Я невольно вспомнила детский сад – там мы разучивали эту самую песню на музыкальных занятиях.

Я позвонила в дверь. Мне открыла симпатичная женщина лет сорока в тщательно отглаженном белом халате. На нагрудном кармане халата был приколот бейдж с именем и отчеством – «Анна Аркадьевна». Приветливо улыбнувшись, она спросила:

– Вы к кому?

– «Солнечный закат» здесь? – осведомилась я неуверенно. – Я хотела поговорить с Мариной Кондратенко…

– Марина Андреевна сейчас проводит занятия с младшей группой, – сообщила женщина. – Я провожу вас к ней. Вы посмотрите, как у нас это все организовано…

Она пошла влево по коридору, как раз в ту сторону, откуда доносилось пение, и сделала мне знак следовать за собой.

На полпути Анна Аркадьевна повернулась ко мне и спросила с интересом:

– А кто у вас – мальчик или девочка?

– Мальчик… – ответила я чисто машинально. Просто я привыкла именно так отвечать на этот вопрос, когда его задавали владельцы собак относительно пола моего любимого Бонни.

– О, мальчик! – Женщина оживилась. – Это замечательно! К сожалению, у нас гораздо больше девочек, и это не очень хорошо для психологического климата в коллективе… Каждый психолог знает, что предпочтителен более ровный состав…

Я немного растерялась, но решила лучше промолчать. Дядя Вася внушил мне, что в сомнительной ситуации нужно поменьше говорить и побольше слушать.

Мы подошли к двери, из-за которой доносились фортепьянные аккорды. Анна Аркадьевна приложила палец к губам, открыла дверь и ввела меня в большую светлую комнату.

– Посидите здесь, когда занятие кончится, Марина Андреевна с вами поговорит…

Она вышла, а я села в глубокое кресло и огляделась.

Комната, куда я попала, сияла отделкой в жизнерадостных золотистых и розовых тонах. Вдоль стен стояли низенькие диванчики, обитые беленым холстом, а ближе к центру помещения – маленькие стульчики, вроде тех, какие бывают в детском саду. Однако на стульчиках сидели не дети, каких я ожидала увидеть, а старики, точнее, в основном старушки в одинаковых синих платьях.

Были среди них и два или три старика, один – очень представительный, с пышной гривой седых волос.

Посреди комнаты стояло пианино, за которым на высоком крутящемся табурете сидела худощавая женщина лет тридцати пяти в таком же, как у первой, белом халате. Темные волосы были зачесаны гладко и заколоты старушечьими шпильками.

Она старательно выводила ту самую песню про березку, рябину и куст ракиты над рекой, аккомпанируя себе на пианино. Некоторые старушки подпевали ей, фальшивя и сбиваясь, другие молча переглядывались или вполголоса о чем-то разговаривали.

Женщина за пианино извлекла из инструмента последние аккорды и повернулась к своей аудитории. Я увидела, что она довольно некрасива – нос длинный, глаза глубоко посажены.

– Леночка Васильева, вы пели немного не в той тональности! – проговорила она строго. – А Паша Новиков вообще перепутал песню. Мы пели не про паровоз… про паровоз было в прошлую пятницу, а сегодня мы пели про березку и рябину…

– А я больше люблю про паровоз! – недовольным голосом проговорил толстый старик с лысым шишковатым черепом.