Звенящий гудок клаксона заставил ее вздрогнуть и двинуться вперед, перебегая на другую сторону дороги.

— Он… — Лена сглотнула острый комок в горле, — он не знает… еще.

Молчание. Окутывающее и стремительное, леденящее молчание. Когда не знаешь, как подобрать слова, чтобы высказать вслух свои мысли.

Лена подошла к лавочке и присела на нее, вглядываясь в серую пелену начавшегося дождя, перешедшего в ливень.

— Ты ему не сказала? — спросил Андрей тихо, заставив ее сердце забиться сильнее.

— Еще нет, — проговорила девушка, смущенно потупив взгляд. — Он… он же в Москве.

Андрей промолчал. Ей даже показалось, что он нахмурился, немного обескураженный, но разозлился.

— Лена, ему нужно сказать, — проговорил он, наконец. — Он должен знать…

— Я понимаю, — проговорила она, сминая зубами дрожащие губы. — Я скажу. Позвоню ему вечером.

И она позвонила. Вечером, как и обещала Андрею. Долго ходила вокруг телефона, нарезая круги по небольшой комнате, несколько раз подходила к окну, выглядывая на улицу и невидящим взглядом вылавливая капли дождя, полосовавшие стекла, оборачиваясь, смотрела на телефон, словно ожидая, что тот зазвонит. Но телефон молчал.

Максим тоже не звонил ей. За этот день ни разу.

И только сейчас Лена поняла, что ей отчаянно не хватало его звонков. Это стало привычкой или привязанностью, или даже зависимостью… Но она понимала, что может прожить без него несколько часов, но не целый день!

Безумна? Сошла с ума? Возможно. Но она уже понимала, что загнала себя в угол, ловушка захлопнулась много лет назад. И теперь нет выхода из нее.

Заламывая дрожащие руки и обхватывая себя за плечи, Лена тяжело дышала, слушая, как стучит в окна дождь, и как бешеное биение ее сердца вторит ему, болью отзываясь во всем теле. И хотелось бы закричать на себя, приказать не тосковать, не скучать, но она не могла. Тосковала, скучала, ждала… Дико, неистово ждала его.

Без него все было не так. Даже дождь, который уже успел надоесть за эти дни, был другим.

Закинув голову вверх и глядя на мелькающие на потолке отблески ночника, она не могла решиться. Позвонить, набрать заученный наизусть номер, услышать родной голос. Вновь сойти с ума. Пасть ниц, но и воспарить, подняться к самым небесам от осознания того, что с ним все в порядке. Просто услышать его голос. Она сегодня его не слышала.

Как он там? Что делает? Думает о ней? Или проводит вечер в чьей-то компании?…

Мучить себя напрасными вопросами, на которые не могла найти ответа, Лена перестала к десяти часам ночи.

А когда часы на прикроватной тумбочке показали пятнадцать минут одиннадцатого, она не выдержала и, стремительно подскочив к кровати, схватилась за телефон. Набрала его номер дрожащими пальцами. И с замиранием сердца ждала… Не больше одной сотой секунды. Ей ответили почти мгновенно.

— Да?! — Максим, взволнованный голосом, отчаянный, словно не его, чужой. — Лена!? Лена… это ты?…

Ее сердце остановилось, прервав на мгновение свои спешащие удары.

Разве так бывает, чтобы сердце замирало от одного лишь звука дорогого душе голоса?

— Максим… — пробормотала она тихо и, чувствуя, что ноги не держат ее, присела на край кровати. — Ты не звонил мне… — прикрыла глаза, сильно зажмурилась. — С тобой все хорошо?

Он помолчал, и она думала, что эти пара секунд разорвут ее на части.

— Да, — сдержанно, обманчиво сухо, сдерживая рвущиеся изнутри эмоции и чувства… — Да, все хорошо.

Замолчали. Словно чужие друг другу, не зная, что сказать, и какие подобрать слова. Мгновение… Или два?…

А потом, одновременно.

— Я не звонил, потому что…

— Почему ты не звонил?…

И вновь замолчали. Обескураженные, взволнованные, потревоженные проявлением чувств, испугавшиеся их.

Тишина давила на слух, что не разобрать ни звука, на голосовые связки, что невозможно было сказать ни слова.

И они молчали. Просто слушая дыхание друг друга. Монотонное биение сердца.

И вдруг…

— Как ты? — спросил Максим, первым. — Как прошел день? Чем ты занималась?

— Я…

Я скучала. Я очень скучала по тебе!

Только сейчас она, кажется, это поняла. Как сильно, как неистово скучала по нему. Кажется, она дышала по-другому, как-то иначе вдыхая воздух и словно бы им не наслаждаясь, не ощущая насыщенности и наполненности. Да, было легче, свободнее, спокойнее. Не сказать, что ей это не нравилось. Нравилось, очень. И улыбаться нравилось, и смеяться, задорно, не стесняясь, не натянуто и приторно, а искренне и вольно. Нравилось ощущать легкость и светлую невесомость, поднимающую ее к небесам. Нравилось дышать, втягивая свежий осенний воздух полной грудью.